Александр шубин

Анархистскии сoциальнии oпьит 

(oт Maхнo дo испании 1917 - 1936 гг.)

Часть II

Глава VI: Дискуссия по платформе (1926-1931 гг.)

1. Анархия и переходный период

Кажущееся затишье в 1925 г. полемике анархистов означало лишь подготовку к решительному столкновению. Публикация "Платформы" в июле-октябре 1926 г. положила начало крупнейшей дискуссии первой половины ХХ века по вопросам конструктивной программы анархизма.

Авторы "Платформы" провозглашают задачей революции Анархический Коммунизм (1). Под коммунизмом авторы понимают "свободное общество равных труженников" (2).

Идея анархического коммунизма была на этом этапе общепринятой в кругах анархистской эмиграции из России. Ее разделяет и Г.Максимов, считая основным достижением капитализма то, что он "создает прототип коммунистической формы труда и распоряжения - фабрику как свободную производственно-потребительскую коммуну будущего" (3).

Индустриальный образ коммунизма, основанного на принципах фабричного производства - универсальное идеологическое веяние первой половины ХХ века. И либералами, и социалистами, и коммунистами, и анархистами прогресс однозначно отождествлялся с развитием индустриальных форм, с технической рациональностью. Однако важно, что для Г.Максимова основой коммунистической структуры является не общество в целом, а свободная фабрика.

Развивая свои представления об анархическом коммунизме, авторы "Платформы" пишут: "Из принципа равноценности и равноправности личности, а также из того, что ценность труда каждой отдельной личности не может быть измерена и оценена, вытекает основной социально-правовой и экономический принцип Анархического Коммунизма: "От каждого по способностям, каждому по потребностям"" (4).Таким образом авторы "Платформы" категорически отрицают рыночные механизмы оценки трудового вклада. Социальные слои, занятые обеспечением рынка вообще должны будут исчезнуть (5).

Отрицание рынка как таковое - тоже общая черта во взглядах спорящих сторон. Критикуя капиталистическое общество, Г.Максимов считает его основой рыночные отношения: "В капиталистическом обществе все основано на покупке и продаже - рынок является характерной системой распределения производственных благ" (6).

Но в отличие от анархо-синдикалистов, авторы "Платформы" отрицают идею переходного периода к коммунистической общественной модели: "Под переходным периодом у социально-политических партий разумеется определенная фаза жизни народа, характеризующаяся разрывом со старым строем и установлением новой экономической и политической системы, которая, однако, еще не содержит в себе полного освобождения трудящихся... Анархисты всегда были принципиальными противниками подобных программ, находя, что само построение переходных систем, принцип эксплуатации и принуждения масс, удерживаемые этими системами, неизбежно поведут к новому росту рабства. Вместо политических программа-минимум анархисты всегда отстаивали лишь социальную революцию, лишающую капиталистический класс политических и экономических привилегий и передающую средства и орудия производства и все функции общественно-хозяйственной жизни в руки трудящихся" (7).

В этой трактовке немало уязвимых моментов. Заявляя о том, что анархисты всегда были противниками переходных программ, "платформисты" намеренно игнорируют анархо-синдикалистскую идеологию, выдвигавшую именно такие программы.

Развивая критику концепции переходного периода, "Платформа" утверждает: "Идея переходного периода, по которой в результате социальной революции должно образоваться не анархическое общество, а некий "икс", несущий в себе элементы и пережитки старой капиталистической системы, противоанархична по своему существу. Она таит в себе угрозу укрепления и развития этих элементов до их первоначальных размеров и повернет развитие вспять".

В качестве примера такого развития снова приводится большевистский режим, "который, по убеждению большевиков, должен был явиться всего навсего переходной ступенью к полному коммунизму, но который в действительности привел к восстановлению классового общества, на дне которого оказались по прежнему рабочие и беднейшие крестьяне" (8).

Таким образом, "платформисты" считают необходимым создать анархическое общество и разрушить все государственно-эксплуататорские элементы старого уже в ходе социальной революции. Правда, новое общество будет еще не совершенным, но уже анархическим: "Центр тяжести в деле построения анархического общества заключается не в том, чтобы каждому индивиду на первый же день революции предоставить неограниченную свободу удовлетворения своих потребностей, а в том, чтобы завоевать социальную базу для этого общества и установить принципы отношений между людьми. Вопрос большего или меньшего материального достатка есть вопрос не принципа, а технический.

Основной принцип, на котором будет построено новое общество, который составит содержание этого общества и который ни в какой мере нельзя урезывать, состоит в равенстве отношений, в свободе и независимости трудящихся" (9). Здесь также заметно противоречие: свободу трудящихся нельзя "урезывать" ни в коем случае, но свободу индивидуумов, из которых эти массы состоят, урезать можно.

Но основная идея этого фрагмента ясна : модель общества, предлагаемая в "Платформе" - это и есть анархия. Авторы "Платформы" диктуют жесткую альтернативу: "Одно из двух - или социальная революция закончится поражением трудящихся - и в этом случае надо будет снова готовиться к борьбе, к новому наступлению на капиталистическую систему; или она приведет к победе трудящихся - тогда последние, овладев позициями самоуправления - землей, производством, общественными функциями - приступят к построению свободного общества. Это будет началом построения анархического общества, которое, раз начавшись, пойдет затем беспрерывно дальше, укрепляясь и совершенствуясь" (10). Здесь нет места переходным системам. Только более или менее совершенная анархия.

Социальная революция в этой концепции служит качественным водоразделом между двумя эпохами: "Овладение трудящимися производственными и общественными функциями проложит, таким образом, резкую грань между эпохой государственности и эпохой безгосударственности" (11).

Естественно, отрицание идеи переходного периода к анархии не могло не вызвать возражений со стороны сторонника этой концепции Г.Максимова. Такое авторитарное явление, как революция, создаст по его мнению множество авторитарных институтов и обломков авторитарного общества. Существование этих властных структур в течение некоторого длительного времени исключает анархию (безвластие) по определению (12).

Обосновывая идею переходного периода, Г.Максимов апеллирует к авторитету П.Кропоткина, который в последние годы жизни перешел от тезиса "в разрушении - созидай" к тезису "в созидании - разрушай" (13). Это заметное изменение акцентов говорит о необходимости разрушать структуры старого строя только тогда, когда готова основа для новых общественных отношений.

В то же время обстоятельная критика идеи переходного периода не спасла авторов "Платформы" от обвинений в приверженности именно этой концепции. "Ответ" В.Волина и его сторонников провозглашал: "На словах, платонически отрицая эту идею, авторы Платформы на деле более, чем кто бы то ни было в наших рядах, стоят на точке зрения ее полного признания. В сущности, если в Платформе имеется нечто новое, то это именно и есть подробная разработка идеи переходного периода" (14).

Такое неожиданное обвинение вызвало со стороны "платформистов" взрыв возмущения. Они считали, что достаточно отмежевались от переходных моделей и могли отнести обвинения сторонников В.Волина только на счет неэтичности критиков: "Нет, они каждый раз доискиваются до скрытого, иезуитского смысла пункта, а уже потом на этот скрытый пункт отвечают" (15). "Ведь авторы "ответа" читали платформу и должны поэтому знать, что идея платформы сводится к организации анархических сил на период борьбы с классовым капиталистическим обществом..." (16).

Но в этом как раз и заключено самое уязвимое место концепции "платформистов" относительно переходного периода. Нарисованная ими модель относится к достаточно продолжительному и, как показал опыт Российской революции, достаточному для укрепления авторитарных тенденций периоду конфронтации с внешним окружением. Длительность революционного периода признается и "платформистами": "Осуществление его представит собою более или менее длительный социально-революционный процесс..." (17).

Комментируя эти слова, Г.Максимов писал: "Процесс - это функция времени, и время, в течение которого этот процесс продолжается - это "переходное время"..." (18). Таким образом, по мнению Г.Максимова, отрицание переходного периода "платформистами" - это догма, прикрывающая непродуманность конструктивной программы (19).

Однако между формулировкой "Платформы" ("социально революционный процесс") и Г.Максимова ("переходных период") существует различие. Идея переходного периода предполагает, что конструктивная программа относится еще не к анархии, а к предшествующей ей стадии. Эта структура не увековечивается, ее принципиальные недостатки сознаются. Предполагается, что по пути к анархии эта структура будет кардинально меняться. А модель "Платформы" относится не только к процессу социальной революции, но и к анархическому обществу в целом, и, по мысли авторов, соответствует его принципам.

В то же время авторам "Платформы" хочется составить программу, которая могла бы быть реально применена в случае начала революционных событий в существующем обществе. Опыт участия в Российской революции заставляет "платформистов" искать конкретные ответы на вопросы, которые неминуемо встанут перед революционерами с первого же дня. Анархический идеал сталкивается здесь с прагматичными задачами организации общества.

Это противоречие, подмеченное авторами "Ответа", стало одним из центральных пунктов их нападения. Иллюстрируя принцип построения "Платформы", авторы "Ответа" писали: "Мы признаем то же, что и вы (следует формулировка анархического принципа по формуле: с одной стороны, конечно, нельзя не признаться...). "Однако" (следует временный отказ от принципа по формуле: с другой стороны нельзя не сознаться)" (20).

Обращая внимание на многочисленные противоречия такого рода, авторы "Ответа" обвиняют "платформистов" в иезуитском стремлении закамуфлировать свою приверженность идее переходного периода: "Выдвигая ее по существу, они всячески стараются прикрыть ее по форме" (21). Но это обвинение вряд ли справедливо. За исключением отдельных моментов, связанных с военной обстановкой, "платформисты" искренне относят свою модель общества к анархии. Просто эта модель так разительно отличается от представлений сторонников В.Волина, что они не смогли узнать в "Платформе" портрета именно анархического общества (22).

Противоречия "Платформы" более четко выявляются при детализации принципов общественного устройства. Экономические основы анархического коммунизма базируются в построениях авторов "Платформы" на следующем положеннии: "мы рассматриваем все современное производство как единую мастерскую производителей, принадлежащую в целом всем трудящимся и никому в отдельности. Производственный механизм страны является единым и принадлежит всему рабочему классу... Продукты, вырабатываемые промышленностью, будут принадлежать всем" (23).

Положение о "единой мастерской" диктует централизационный подход к проблеме устройства производства, исключающий экономическое стимулирование: "Организаторские функции в новом производстве перейдут к специально созданным рабочими массами органам управления - рабочим советам, фабрично-заводским комитетам или рабочим фабрично-заводским управлениям" (24). В этой фразе бросается в глаза замена традиционного для анархистов понятия "органы самоуправления" на органы "управления". Это выглядит простой оговоркой, но свидетельствует о непонимании авторами "Платформы" различия между управлением и самоуправлением.

Переход "организационных функций" на производстве в руки органов производственной демократии (в контексте "Платформы" они адекватны органам самоуправления) (25) должно вызвать по мысли "платформистов" прилив альтруистических чувств трудящихся: "Новое производство полностью уничтожит наемничество и эксплуатацию в какой бы то ни было форме и утвердит на место их принцип товарищеского сотрудничества работников" (26). Остается неясным, почему работники должны отказаться от попыток эксплуатации друг друга и осуществлять "принцип товарищеского сотрудничества".

Комментируя экономический оптимизм и радикализм "Платформистов", Г.Максимов замечает: "Авторы "Платформы" очевидно перепутали девятый месяц беременности с первым" (27).

Органы производственной демократии, призванные лечь в основу экономической системы "Платформы", не могут оставаться главными распорядителями имущества предприятия - тогда будет нарушен принцип права собственности всех на все хозяйство. А поскольку все не представлены никем конкретно, особая роль ложится на координирующие органы.

Эти органы должны заменить как разрушенное государство, так и рынок, и связать между собой низовые ячейки общества, которые будут сочетать в себе производственные и распределительные функции: "Государство должно отмереть не когда-то, в обществе будущего. Оно должно быть разрушено трудящимися в первый же день их победы и ни в какой иной форме не должно быть восстановлено. Место его займет система федеративно объединенных самоуправляющихся производственно-потребительских организаций" (28).

"Платформа" конкретизирует это положение следующим образом: "Органы эти, связанные между собою в пределах города, области и затем всей страны, образуют городские, областные и наконец всеобщие (федеральные) органы руководства и управления производством" (29). Таким образом, предполагается иерархия управления экономикой, что уже само по себе предполагает власть и ставит под сомнение анархию.

Предполагается и единая система планирования: "Но в единой мастерской может быть только единое планированное производство, т.е. производство, построенное по единому плану, построенному производственными организациями рабочих и крестьян на учете потребностей всего общества, и продукты этой мастерской принадлежат всему обществу" (30).

Эта система экономического регулирования имеет много общего с этатистскими концепциями государственного регулирования экономики - в условиях отсутствия рынка именно центральные органы получают решающие права в принятии общих экономических решений.

Однако от этатистских концепций проект "платформистов" отличает приверженность принципу формирования регулирующих органов как территориальной федерации самоуправляющихся предприятий. Это внушает авторам "Платформы" надежду на то, что "будучи избираемы массой и находясь под ее постоянным контролем и воздействием, они постоянно будут обновляться, осуществляя идею подлинного самоуправления масс" (31).

Характерно, что реализация идеи самоуправления предполагается не непосредственно, на уровне малых групп, а опосредованно - через органы управления "формируемые трудящимися массами". Этот теоретический прием более характерен для государственно-коммунистической идеологии, нежели для анархистской. Однако надежды на постоянный контроль со стороны масс не подкрепляются какими-либо конкретными положениями, кроме федерализма при формировании регулирующих органов. Опыт советов 1917-1918 гг. мог показать анархистам, что сам по себе федерализм не гарантирует ни от манипуляций массами со стороны узкой группы лиц, ни от установления диктатуры этой группы.

Основой всемогущества "федеральных органов" в новой системе неизбежно стала бы передача в их руки распределительных функций. "Потребности всего населения территории социальной революции будут удовлетворяться из общереволюционного продовольственного фонда. При этом, в случае, когда продовольствия будет в недостаточном количестве, оно будет распределяться по принципу наибольшего требования, т.е. в первую очередь между детьми, больными и рабочими семьями" (32).

Таким образом "Платформа" предложила концепцию "анархического" общества со всеобщей централизацией управления, производства и распределения, с гигантским продовольственным фондом. Относительно демократические принципы комплектования руководящих органов нейтрализовывались в этой системе фактически неограниченными экономическими полномочиями центра. В концепцию закладывалась и идея привилегий для рабочего класса (принцип "наибольшего требования")

Централизм "Платформы" стал главной мишенью критики со стороны группы В.Волина: "Основным вопросом организации нового производства является вопрос о том, будет ли оно централизовано и планировано, как это представляют себе, например, большевики, или же, наоборот, децентрализовано и построено на строго федеративных началах" (33). Указание на большевиков не оставляет сомнений в том, что авторы "Ответа" стоят на стороне децентрализации.

Комментируя стремление "платформистов" сочетать централизованное планирование и управление с выборностью экономических органов, "Ответ" утверждает: "Мы не думаем, чтобы выборное начало по отношению к органам руководства и управления производством могло оживить мертвый, механический в своем существе процесс. Мы представляем себе этот процесс гораздо более творческим и живым. Участие в нем широких масс населения представляется нам не в виде лишь осуществления избирательных функций, но в виде непосредственного участия этих масс в самом осуществлении производственных задач, в организации самого производственного процесса.

Мы, конечно, отнюдь не отрицаем необходимость объединяющих и связывающих организаций (комитетов, управлений, экономических советов и т.п.), поскольку в них будет чувствоваться живая конкретная надобность. Но ведь в отношении любых, постоянного типа, организаций у анархистов всегда возникает вопрос об их неизбежных отрицательных сторонах: склонности к затвердению, к некоторой косности, к бюрократическим замашкам, к властническим тенденциям, к отрыву от масс и т.п." (34).

Дав, пожалуй" даже несколько смягченную критику позиций "Платформы" по вопросу о производственной координации, "Ответ" предлагает свою концепцию по этому поводу: "Коррективом к этим отрицательным сторонам должны, по нашему мнению, служить не выборы новых членов, как это представляется авторам Платформы, а свободное формирование и деятельность всюду на местах живых, "подвижных" (в нашей терминологии "самочинных") организаций, возникающих повсеместно и постоянно, наряду с комитетами и советами, для осуществления определенных целей, - организаций, непосредственно втягивающих в себя трудовые массы и прекращающих свое существование по мановении надобности в них" (35).

Жизнь многообразна, и централизованные органы при всем желании не смогут разобраться во всем многообразии возникающих проблем. Какие-то координирующие органы нужны лишь для самого общего регулирования: "Определенные же "механические" организации (комитеты, советы) будут служить необходимыми связующими, объединяющими и регулирующими это творчество учреждениями" (36).

"Живые" организации, описанные в "Ответе", аналогичны коммерческим институтам в условиях демонополизированного рынка. Они создаются и ликвидируются по мере надобности, как брокерские конторы, ассоциации, посреднические фирмы, внедренческие кампании, научные общества и т.д. Но существование таких органов возможно только в условиях рынка, который В.Волин отрицал.

Отрицание рынка всеми группировками анархистской эмиграции ставило на повестку дня проблему распределения, альтернативную как рынку, так и государственным механизмам.

Авторы "Платформы" попытались решить эту проблему не столько экономически, сколько политически: из уравнительного распределения исключается "та часть нетрудящихся, которая откажется участвовать в новом производстве по контрреволюционным соображениям" (37).

В этой формулировке априори предполагается, что в новом производстве откажется участвовать лишь некоторое нетрудящееся меньшинство, а все трудящиеся добровольно примкнут к общему экономическому организму. Это формально исключает возникновение самостоятельных хозяйственных субъектов. Но в случае возникновения сектора, альтернативного анархо-коммунистической системе, бойкот может быть распространен и на него.

Против возможности исключить кого-либо из общей распределительной системы выступила М.Корн. Ею не ставится вопрос о желании "нетрудовых элементов" участвовать в общем трудовом процессе. Главный вопрос - нарушение принципа общедоступности произведенного продукта. "Между тем, в основе анархизма всегда лежал принцип "каждому - по потребностям"; анархизм видел в нем лучший залог общественной солидарности" (38). Здесь М.Корн очевидно забывает об экономических построениях прудонизма и бакунизма, которые исключают немедленный переход к коммунистическим принципам.

М.Корн намерено приводит сильный аргумент против немедленного введения принципа "каждому - по потребностям". И тут же отметает его: "И когда анархистам ставили вопрос: "а что вы будете делать с лентяями?", они отвечали: "лучше прокормить даром несколько лентяев, чем вносить из-за них ложный и вредный принцип в жизнь общества." Теперь вы создаете какую-то категорию лентяев из политических соображений и в виде репрессий собираетесь морить их голодом" (39).

М.Корн подсказывает этим возражением аргумент своим противникам. "Платформисты" получают возможность перенести дискуссию из политической сферы в экономическую - "лентяев" может оказаться не "несколько": "помимо прямой поддержки враждебных революции классов, что морально и стратегически недопустимо, мгновенно возникнут новые классы, которые, видя, что революция обеспечила потребности каждого индивида, решат лучше заниматься пустым препровождением времени, а не работать" (40).

Таким образом "платформисты" подходят к одной из ключевых для всякого коммунистического учения проблеме стимулирования к труду и противодействия нарастанию паразитических слоев, предпочитающих удовлетворять потребности за счет тех, кто еще отдает "по способностям".

Авторы "Платформы" верят, что вскоре после победы революции эта проблема исчезнет. Когда "свободное общество трудящихся укрепится,... общество должно полностью осуществить анархический принцип - "от каждого по способностям, каждому по потребностям", ибо лишь на основе этого принципа жизнь общества будет дышать полной свободой и полным равенством" (41).

Но уйти полностью от проблемы стимулирования они не могут: "В той или иной области, в той или иной мере классы эти должны заниматься полезным необходимым для общества трудом, и обязывать их к этому будет право пользования общественным продуктом, ибо нет прав без обязанностей" (42).

Но как и кем будет определяться необходимая мера труда? Конкретного ответа на этот вопрос авторы "Платформы" не дают, рыночные механизмы исключают. В результате естественно предположить возможность применения методов большевистской диктатуры, что и делает М.Корн, вспоминая о "контрреволюционной" мотивировке "саботажа" в "Платформе": "Нужно о всяком неработающем установить - почему он не работает, читать в сердцах, справляться о его убеждениях. Нужно, если кто-нибудь отказывается от данной работы, узнать - по каким соображениям он это делает. Нужно смотреть - не саботирует ли работающий и нет ли в этом контрреволюции. Результат: сыск, принудительная работа, трудовая мобилизация и, в довершении всего - продукты, необходимые для жизни, в распоряжении власти, которая может морить голодом оппозицию! Пайки как средство политической борьбы! Неужели то, что вы видели в России, не показало вам отвратительности такой системы?" (43). На эти аргументы "платформисты" прямо не ответили.

Таким образом, уже на этом этапе полемики противники выявили неизбежные отрицательные последствия немедленной гипотетической реализации обеих антирыночных систем. В модели "платформистов" централизованная система, предполагавшая принуждение к труду, должна была вырождаться в тотальную диктатуру. Модель М.Корн, основанная на бесконтрольном уравнительном распределении, не оставляет места для механизмов противодействия росту паразитических слоев, быстрому исчерпанию продовольственных ресурсов и угасанию стимулов к труду.

Влияние коммунистических представлений на анархистов в то время было столь велико, что они даже не задумывались о возможности применения рыночных механизмов для решения возникших проблем. Об этом свидетельствует цитирование в конце ответа "платформистов" на статью М.Корн приведенной во введении фразы М.Бакунина о том, что "каждый вынужден будет работать, чтобы есть", которая должна была подкрепить авторитетом "великого бунтаря" нежелание авторов "Платформы" "кормить контрреволюционеров" (44).

Но экономическим субъектом у М.Бакунина является не общество в целом, а автономная экономическая коммуна или ассоциация, которая самостоятельно решает, кого ей кормить, а кого - нет. Эта модель совершенно несовместима с централизованным планируемым хозяйством, образ которого нарисован в "Платформе". Критикуя "Платформу", Г.Максимов предлагает "вернуться к Бакунину" (45). Но понадобится еще несколько лет дискуссий для того, чтобы анархисты ХХ века, вернулись к достижениям антиавторитарной мысли третьей четверти ХIХ в.

Несмотря на разъяснения "платформистов" (и в то же время благодаря их недостаточной убедительности) В.Волин не считает необходимым исключить из общей экономической системы какую-либо группу людей. Это грозит существованию системы как целого, так как подрывает ее принципы. А именно в соблюдении принципов В.Волин видит залог стимулирования дальнейшего развития экономики в ходе и после социальной революции (решение этой проблемы в "Платформе фактически отсутствует): "Именно потому, что только победившая революция будет нуждаться в скорейшем укреплении своей победы и скорейшем примирении с нею всех нейтральных, отсталых и контрреволюционных элементов, она должна будет с первого же дня суметь применить к жизни, на деле, свои основные, самые существенные принципы, из которых первый - полное "на деле" равенство организующегося нового общежития в любом данном положении" (46).

Таким образом, попыткам "платформистов" сделать шаг в сторону рассмотрения взаимоотношений между анархо-коммунистической экономикой и альтернативным ей общественным укладом, В.Волин противопоставляет бескомпромиссное уравнительство, которое рассматривается как источник сильнейшего морального стимулирования: "полное и немедленное применение этих принципов возвысит революцию в глазах миллионов колеблющихся или враждебно относящихся к ней, укрепит ее морально, быстро повысит число ее сторонников и тем самым сразу даст толчок нарастанию ее экономической мощи. Важно, чтобы с первого же дня революция показала себя способной проводить в жизнь те принципы, во имя которых она делалась. В противном случае ее быстрое укрепление - необходимое для ее окончательного успеха - станет проблематичным. Вот почему мы стоим на точке зрения необходимости применения, с первого же дня революции, принципа равного пользования имеющимся и производимым продовольствием, сколько бы его не было, для всех членов общежития, без всяких изъятий, исключений или преимуществ. (Разумеется, речь не идет о детях и больных)" (47).

Фраза "для всех членов общежития", которая употреблена в этом фрагменте, показывает, что подсознательно сторонники "Ответа" все же исходили из того, что уравнительные принципы будут соблюдаться внутри некого сообщества (сообществ). Но резкая критика "Платформы" по этому пункту свидетельствует о том, что В.Волин считал необходимым обеспечивать равной долей благ любого человека вне зависимости от принадлежности данному сообществу, втягивая его таким образом в общую систему. Вера в моральные стимулы революции перевешивала опасения, что количество едоков заметно превысит количество работников.

Естественно, авторы "Платформы" не упустили возможности съязвить по поводу альтруизма сторонников В.Волина: "Правда, из этого принципа не совсем ясно, должны ли борющиеся труженики кормить не участвующую в производстве и борющуюся с ними буржуазию или нет. Но судя по тому, что этот принцип противопоставляется трудовому принципу, изложенному в "платформе", трудящиеся должны содержать буржуазию, хотя бы они и не имели к этому желания. Спорить не будем, ибо спор этот на деле, в дни социального переворота, решит сам рабочий класс" (48).

При полной самостоятельности хозяйственных субъектов, провозглашенной в “Ответе”, коммунистические принципы распределения влекут за собой немедленный коллапс системы. Раздавая всем результаты своего труда безо всякого учета, производители теряют стимулы к труду. Экономический анархизм, сформулированный в "Ответе", исходит из изначального абсолютного альтруизма всех людей Земли (в противном случае одна их часть начнет паразитировать за счет другой, что погасит альтруистические настроения у самых "коммунистических" рабочих).

Сам В.Волин надеялся, что альтруизм возникнет в массе трудящихся, так сказать, по принципу "от обратного" - процесс разрушения, о котором он писал раньше, разочарует массы в принципах эгоистического общества и заставит их обратиться к принципиально иным ценностям. К тому же предшествующий социальный опыт уже убедит трудящихся в бесперспективности всяких иных способов избежать продолжения разрушения (49). Однако надежды на такой, выражаясь современным языком, "Великий отказ", противоречили опыту современных В.Волину социальных потрясений. Процесс разрушения существовавшей этатистской и индустриальной цивилизации вызывал пробуждение отнюдь не альтруистических инстинктов.

Противоречие анархизма и коммунизма в "Ответе" не осталось незамеченным "платформистами". Они не верят в альтруизм независимых производителей и показывают, что экономическая система В.Волина не может быть коммунистической: "Жаль, что авторы ответа не пояснили, что разумеют они под децентрализованным производством. Но поскольку можно представить себе - это независимое производство отдельных индустрий, отдельных трестов или даже отдельных фабрик и заводов, производящих продукты по своему усмотрению и по своему усмотрению распоряжающихся ими. Авторы "ответа" говорят, что децентрализованное общество будет построено на федеративных началах. Но поскольку федерироваться между собой будут отдельные хозяйчики, в виде рабочих отдельных предприятий, трестов и отдельных индустрий, постольку производство все-таки не будет социалистическим, а типично капиталистическим, так как в основе его будет лежать разорванная на куски общенародная собственность, что неминуемо приведет к конкуренции и антогонизмам" (50).

Действительно, чувство хозяина, пробуждающееся в рабочих, получивших право распоряжаться своими предприятиями, способно погубить идеологический альтруизм. Превращение их в "хозяйчиков" практически неизбежно. Особенно возмущает "платформистов" перспектива независимого принятия хозяйственных решений даже не объединением предприятий, а отдельным коллективом - то есть не плановым органом, а самими рабочими. Вера в абстрактный рабочий класс расходится здесь с верой в здравый смысл конкретных производителей. Авторы "Платформы" даже не замечают, что они возмущаются моделью, идентичной той, которая описана во фрагменте М.Бакунина, приведенном ими же в ответе М.Корн.

Однако, если свободное сотрудничество самоуправляющихся предприятий ведет в сторону от "коммунизма" и является "капиталистическим", то как же добиться подчинения всех предприятий общим планам? "Ответ" не упускает возможности задать коварный вопрос: "как же - конкретно - сделать эти решения обязательными для нарушителей - без насилия?" (51).

Необходимо отметить, что авторы "Платформы" сделали шаг в сторону уступок по этому вопросу, когда дискуссия не приняла еще откровенно конфронтационных форм. Отвечая М.Корн, "платформисты" писали: "Мы считаем, что свои решения... Советы рабочих и крестьянских организаций или Коммуны будут проводить в жизнь не насилием и декретами, а с общего согласия трудовых масс, принимающих в этих решениях непосредственное участие. Но решения эти должны быть обязательны для всех, подававших за них голос и санкционировавших их" (52).

Прежде всего неясно, как заставить выполнять решение тех, кто его санкционировал (на это и обратил внимание "Ответ"). Но здесь еще возможны какие-то формы морального принуждения и бойкота. Непонятно также, как все массы будут принимать непосредственное участие в принятии плановых решений, касающихся целой страны или даже всего мира (при едином планировании иначе нельзя). Возможно, авторы "Платформы" представляли себе какие то формы всеобщих референдумов по отдельным хозяйственным вопросам. Но совершенно неясно, как могла бы функционировать эта система, если бы часть трудящихся не согласилась с большинством (что рано или поздно неизбежно должно было произойти). Единый хозяйственный организм распадается в этом случае на самостоятельные составляющие, что с точки зрения авторов "Платформы" недопустимо. Остается один выход - подчинение меньшинства большинству.

Но это не что иное, как демократия, анафема которой провозглашается в "Платформе" из-за фиктивности демократических свобод (53). Демократия - несомненная форма власти и принуждения. Но, как оказывается, без нее невозможно быстрое принятие единого решения. Таким образом, коммунизм авторов "Платформы" также входит в противоречие с радикальным анархизмом.

Почувствовав это противоречие, один из сторонников "Платформы" Я.Валецкий по существу перешел на позиции переходного периода, провозгласив соответствие демократии (в условиях социального равенства) и революционного федерализма (54). Это значило, что на пути к анархии необходимо было сначала пройти стадию демократии, основанной на самоуправлении (55), то есть переходный период. Так была провозглашена "еретическая" для анархизма того времени мысль о том, что путь к анархии лежит через максимальное развитие демократии.

Итак, столкновение двух вариантов радикального анархо-коммунизма выявило его глубокий теоретический кризис. Дискуссия вокруг "Платформы" продемонстрировала невозможность быстрой одновременной реализации принципов анархизма и коммунизма (даже в несовершенных, первоначальных формах) в условиях индустриального общества.

Но оставался еще один выход - отказ от форсированного "введения" анархии и коммунизма, постепенное развитие их начал. Такой путь предлагал Г.Максимов. Исходя из необходимости возникновения переходного периода сразу после социальной революции, Г.Максимов предлагает свою концепцию его устройства. Требованием сегодняшнего дня он считает "политический Коммунализм, то есть федерацию свободных поселений и экономический синдикализм, федерацию свободных фабрик и заводов..." (56).

Модель Г.Максимова существенно отличается как от централизма органов координации, предложенного в "Платформе", так и от самочинности и бессистемности координационных структур в "Ответе". Система Г.Максимова строится по двум разным линиям - экономической и территориальной. Эти линии не подчинены друг другу, что обеспечивает больший плюрализм в обществе. Сама федерация является объединением "свободных", т.е. самостоятельных субъектов. Экономически эта концепция ближе децентрализованному хозяйству В.Волина. Но в отличие от последнего, Г.Максимов предлагает конкретный проект построения координации: объединение свободных самоуправляющихся предприятий в ассоциацию, ассоциаций - в союз, союзов - во Всеобщий съезд труда (57). Слова "ассоциация" и "съезд" (в отличие от "федерального бюро" в "Платформе") показывают свободный характер объединения и высокую долю автономности субъектов.

Г.Максимов выступает за постепенность вытеснения рыночных отношений коммунистическими. Революция должна установить организационные формы, благоприятные для развития анархических и коммунистических отношений. К этим формам, как мы видели, относится политический коммунализм (конфедерализм) и синдикализм (передача предприятий заводским организациям рабочих). Государство и частные монополии в этой системе исчезают. Но рынок на длительное время остается. Ограничить его действие Г.Максимов надеется с помощью принципа "равные акции для всех", т.е. уравнительного перераспределения прибылей (58). Эта идея также оставляет проблему экономического стимулирования. К ней Г.Максимов вернется позднее.

Окончательное вытеснение рынка произойдет, по мысли Г.Максимова, по мере постепенного формирования на базе предприятий и потребительских кооперативов производственно-потребительских коммун (59).

Таким образом, кризис радикальных анархо-коммунистических моделей стимулировал развитие эволюционистской анархо-синдикалистской идеологии, сочетавшей идею социальной революции с концепцией переходного периода к анархии и коммунизму. Несмотря на снятие идеей переходности ряда наиболее острых противоречий, присущих радикальному анархо-коммунизму, приверженность анархо-синдикалистов коммунистическим идеям оставляла в концепции Г.Максимова нерешенным ряд экономических вопросов, прежде всего в области стимулирования к труду.

Вскоре после выступления Г.Максимова стал выходить журнал "свободников" "Пробуждение", который тоже включился в полемику по поводу “Платформы”. Первые характеристики общества будущего, предложенные в "Пробуждении", были на редкость абстрактны. "Свободники" почти не участвовали в дискуссиях 1923-1926 гг. по вопросам конструктивной программы и потому были далеки от самой проблемы конкретного моделирования общества, которое должно возникнуть после победы анархических сил. "Пробуждение" предлагало лишь описание идеального общества: "Оно представляется нам свободным от всяких правительств, слагающимся из добровольных объединений людей на договорных началах, в форме самоуправляющихся вольных деревень и городов, ассоциаций, общин и коммун..." (60).

Каким образом будет осуществляться общение между деревнями и городами, как будут формироваться ассоциации - все это еще предстоит обсудить. Конкретным механизмом согласования интересов здесь является договор. Тема анархистского права - договорных отношений, которые должны лечь в основу отношений свободных субъектов анархического общества - подробно развивается на страницах "Пробуждения". Участники дискуссий в анархистской среде подразумевали необходимость разрушения государственного права, но Е.Долинин обращает внимание на то, что с точки зрения интересов свободной личности такое разрушение бессмысленно, если не возникает новое, договорное право: "Если устраивается социальная революция, то в ней должна быть некая душа, должны быть новые, более высокие нравственные и социальные идеалы. Если такая революция отвергает современное принудительное право, то она может отвергать это право во имя права лучшего, а не во имя бесправия... Можно сказать, пожалуй, что даже плохой закон лучше такого беззакония" (61).

Однако тема права была единственной конструктивной идеей, которую "свободники" противопоставили программе платформизма в первых номерах своего журнала. Более того, "вакуум" конструктивной программы в "Пробуждении" заполняет сторонник "Платформы" В.Худолей, предложивший радикальную анархо-коммунистическую схему, в которой каждый работник должен работать в разных отраслях под контролем сети кооперативных организаций (62).

Только в 1929 г. "свободник" М.Сук предложил развернутую альтернативу конструктивной модели "Платформы". Также как и Г.Максимов, М.Сук считает невозможным форсированное введение начал коммунизма: "Коммунизм нельзя создать ни декретивным, ни революционным, ни насильственным путем... Нельзя построить ни социализм, ни коммунизм, не располагая крупной фабричной и заводской индустрией" (63).

Увлечение индустриальным развитием, общее для теоретиков самых разных направлений общественной мысли первой половины ХХ в., сочетается здесь с нетрадиционным для анархизма того времени "оппортунистическим" реализмом.

М.Сук наносит удар по "святая святых" "Платформы" - единому планированию: "Этот план ведет к неизбежной централизации хозяйственного процесса всей страны. "Единый" план создается хозяйственным центром. В нем все предопределено, все предписано. Проявление инициативы на местах исключается, рабочие массы в "едином" плане - автоматы, действующие по указке свыше.

Централизм в производстве порождает бюрократизм, убивает всякий интерес в массах к работе, и следствием всего этого является то, что всякие "единые" планы неизбежно проваливаются и приводят к понижению производительности труда, товарному голоду, дороговизне и другим нежелательным явлениям" (64).

М.Сук стремится найти ростки коммунизма в современной экономике. По его мнению, на Западе "мы имеем коммунизм в водоснабжении, канализации, уличном освещении, дорогах, парках, мостах, уборке улиц, различных общественных службах" (65). Здесь М.Сук смешивает коммунистические труд и распределение, основанные на альтруизме, с государственным вмешательством в жизнь общества, основанным на сборе налогов и бюрократическом их распределении. Смешение коммунизма и этатизма, характерное для ХХ века, проникает и в теорию "свободников". Не случайно и благожелательное отношение М.Сука к социальным процессам в СССР: "Социальный вопрос в СССР... утрачивает свою остроту" (66).

Экономические модели всех направлений анархического коммунизма от "платформистов" до "свободников" основывались на представлении о постоянном притоке продовольствия из деревни. Обеспечить этот приток должна была аграрная программа анархистов. "Платформа" предусматривала осуществление "черного передела земли с целью установления землепользования и землеобработки на коммунистических началах" (67). Уравнительное перераспределение земли должно было прежде всего обеспечить ликвидацию эксплуатации чужого труда на селе. Коммунистическая стратегия аграрной реформы и убеждение в том, что земля "принадлежит всему трудовому народу в целом и никому в отдельности" (68), исключали признание анархистами мелкокрестьянской или общинной собственности на землю. "Как общая собственность трудящихся, земля не может быть предметом купли-продажи. Она также не может быть сдаваема в аренду кем бы то ни было и кому бы то ни было и не может служить средством эксплуатации чужого труда" (69).

Однако, провозгласив эти уравнительные и коммунистические принципы, "платформисты" переходят к анализу реального положения в деревне: крестьянин "в силу исторических условий привык вести свою работу самостоятельно и реализует свой труд независимо от других производителей" (70). Это затрудняет развитие коммунистической организации труда на селе. Но участники махновского движения, опиравшегося на крестьянство, понимают губительность насилия в отношении крестьянской массы. Радикализм "Платформы" на время исчезает: вопрос о формах землепользования "не примет сразу такого общего и окончательного решения, какое примет вопрос индустрии... Окончательную форму землепользования и землеобработки установит само революционное крестьянство. Никакое давление извне в этом вопросе невозможно" (71).

Комментируя эти положения "Платформы", Г.Максимов писал: "Это будет значить установление анархо-коммунистического "НЭПа"... и очень близко к структуре капитализма" (72).

В то же время Г.Максимов тоже считал недопустимым применение силы против крестьян. "Платформисты", в свою очередь, не оспаривали необходимости постепенного преодоления индивидуально-семейного землевладения, рассматривая его как опасный источник возрождения рыночных отношений: "частное земельное хозяйство, также как и частное промышленное хозяйство, ведет к торговле, накоплению частной собственности и восстановлению капитала..." (73).

План коммунизации сельского хозяйства у Г.Максимова несколько детальнее, чем у "платформистов". Основой преобразований Г.Максимов, также как и "платформисты", считает аграрную революцию, которая должна произвести "полную отмену собственности на землю - индивидуальную, групповую, кооперативную, коммунальную, муниципальную или государственную. Земля - общественная собственность" (74). Обобществление собственности должно постепенно (и в этом тоже нет различия с "Платформой", несмотря на критическое упоминание Г.Максимовым НЭПа) привести к утверждению коллективных форм труда в земледелии (75). Другой критик "анархического НЭПа" М.Сук также в конце концов заявил, что "в начальной стадии анархического коммунизма вряд ли будет возможно наладить экономические отношения между городом и деревней на чисто коммунистических основах" (76).

Несмотря на то, что Г.Максимов идет от промышленных образцов в своем поиске путей обобществления сельского хозяйства и преодоления его технической отсталости, он, также как и раньше другой коммунист - В.Ленин, обращается к идее кооперации, глубоко теоретически разработанной идеологами народничества и широко применявшейся практически в дореволюционной России. Г.Максимов считает кооперацию "наиболее приемлемой формой для сознания и уровня развития большинства сельскохозяйственного населения, которое в целом будет неспособно отказаться от экономического индивидуализма" (77). Как и коммунистические идеологи 20-х гг., Г.Максимов рассматривает кооперацию как переходный механизм, призванный "подтянуть" недостаточно "сознательное" крестьянство к пониманию преимуществ коммунизма.

В качестве конкретных форм кооперации Г.Максимов предлагает небольшие крестьянские ассоциации, объединяющие около 10 хозяйств и сохраняющих самостоятельное домашнее хозяйство (78). Кооперативные объединения по Г.Максимову должны были решать самые разнообразные задачи: обеспечение постоянной работой сезонных рабочих, кредитование, материально-техническое снабжение и др. (79) Картина послереволюционной кооперации в модели Г.Максимова вполне рыночна - кооперативы занимаются куплей-продажей, кредитованием, взаимодействуют с аграрным банком (80). Коллективизация труда в кооперативах должна происходить только по мере механизации сельского хозяйства (81) (тогда еще не было известно, что малая механизация способна вывести из состояния технической отсталости и индивидуальные хозяйства).

Несмотря на сосуществование в аграрной модели Г.Максимова трех секторов - коммунистического, кооперативного и индивидуального - регулирование аграрных отношений осуществляется только одним из них. Основы земельных отношений должен осуществлять Национальный съезд Ассоциации крестьянских коммун (82). По такому пути действительно пойдут крестьяне Арагона. Однако при общей размытости границ между секторами и провозглашении равноправия всех трудящихся, под крестьянскими коммунами могли подразумеваться и территориальные объединения крестьян. Крестьянский съезд, таким образом, оказывался высшей инстанцией, формирующей земельное право. В основе этого права должен лежать принцип, также сближающий аграрную концепцию Г.Максимова с аграрной программой "платформистов": "Каждый будет иметь равное право на равный участок земли и на свободное использование своего труда в своих интересах" (83).

Этот подход оставляет без ответа ряд вопросов: как решать проблему земельного голода, как выделять землю для новых тружеников, решивших заняться сельским трудом в данной местности, следует ли компенсировать при переделах издержки прежних владельцев и т.д. Вероятно, Г.Максимов, также как и "платформисты", рассчитывали здесь на богатый опыт самого общинного крестьянства.

Но самостоятельное развитие крестьянской экономики отрицается авторами обеих концепций. Движущей силой социальных процессов села должен быть город - в противном случае на селе возобладает капитализм. Коммунистический город должен втянуть село в свою орбиту: "Если в сношениях с крестьянами рабочие будут действовать не отдельными лицами и не отдельными группами, а огромными коммунистическими коллективами, охватывающими целые отрасли производства; если при этом они позаботятся о насущных нуждах деревни и наряду с предметами ежедневного обихода доставят в каждую деревню орудия коллективной обработки земли, то это несомненно толкнет крестьянство к коммунизму в земледелии" (84).

Вера в организующую роль коммунистического города характерна и для Г.Максимова. Он предполагал в первую очередь "социализацию и кооперацию в тех отраслях сельского хозяйства, которые тесно связаны с обрабатывающей промышленностью, такой как сахарная, текстильная, винная, табачная и др., и вовлечение сельскохозяйственных коммун в общую систему коммунистической экономики" (85).

Агро-индустриальные объединения, опирающиеся на сельскохозяйственные коммуны, должны были, по мысли Г.Максимова, стать организующей силой на селе. Сельскохозяйственные коммуны с обобществлением труда и быта пропагандирует в своих воспоминаниях и Н.Махно, подчеркивая при этом полную добровольность вступления в коммуны (86).

Городские предприятия и сельскохозяйственные коммуны являются для Г.Максимова оплотом процесса "коммунизации" и технического перевооружения села, прежде всего кооперативов. А кооперативы, в свою очередь, должны были, по примеру Российской маслобойной кооперации, превратиться в организующие центры для индивидуальных хозяйств (87).

Таким образом, в аграрной программе у различных течений российского эмигрантского анархизма не существовало существенных разногласий. Учитывая опыт Российской революции и осознавая трудности приложения в сельском хозяйстве коммунистических принципов, анархисты не могли в то же время примириться и с сохранением не только крупного частного, но и мелкособственнического хозяйства, которому сопутствует нищета в деревне и стагнация сельскохозяйственного производства. Они должны были постепенно вытесняться коммунистической индустриальной экономикой, которая должна была нести на село индустриальные формы организации труда и технологии. Этот процесс должен был быть добровольным и чуждым эксплуатации в деревни городскими слоями.

При всех разногласиях, анархисты сходились в приверженности коммунистической доктрине. Но именно во время дискуссии коммунистическому единству был нанесен сильный удар. Вышла книга М.Неттлау "Анархизм от Прудона до Бакунина", в которой он напомнил анархистской общественности о том, что М.Бакунин не был коммунистом, придерживаясь коллективистской концепции. Для большинства читателей книги-анархистов это было откровением.

Мало того, разобрав конкретные обстоятельства перехода от бакунинского коллективизма к кропоткинскому коммунизму в анархизме, М.Неттлау заключил, что этот процесс был неоправданным "сужением анархической идеи" (88). Даже сам П.Кропоткин в 1879-1880 гг. еще отстаивал коллективизм как "переходную форму собственности", то есть форму переходного периода. Но в 1880 г. ожидание скорой революции, нарастание бунтарских настроений в среде нового поколения анархистов, кризис капиталистической индустриальной системы с ее хаосом производства привели к отрицанию анархистами переходных форм и утверждению коммунистической доктрины. М.Неттлау объясняет эту эволюцию также личными настроениями П.Кропоткина, симпатизировавшим в то время бланкизму, и проникновением в антиавторитарный Интернационал (вставшая на сторону М.Бакунина часть I Интернационала) сторонников идей коммунизма (что было вполне естественным после распада марксистского Интернационала). М.Неттлау сожалел по поводу того, что контраргументы коллективистов среди анархистов того времени не были услышаны (89).

Комментируя книгу М.Неттлау, М.Корн констатировала ее высокие научные качества, но попыталась защитить переход анархизма на коммунистические позиции тем, что анархо-коммунизм является доктриной, которая содержит менее всего внутренних противоречий (90). Впрочем, отсутствие внутренних противоречий еще не гарантирует от противоречий доктрины с жизнью.

2. Массы, лидеры, классы и культура

1. “Дело труда”. N 13-14. С. 8.
2. Там же. N 15. С. 6.
3. Maximov G. Constructive... Р. 105.
4. “Дело труда”. N 13-14. С. 13.
5. Там же. N 15. С. 9.
6. Maximov G. Op. cit. P. 94.
7. “Дело труда”. N 15. C. 4.
8. Там же. С. 5.
9. Там же.
10. Там же.
11. Там же.
12. Maximov G. Op.cit. P. 71.
13. Ibid. P. 62.
14. Ответ... С. 16-17.
15. “Дело труда”. N 28. С. 15.
16. Там же.
17. Там же. № 15. С. 8.
18. Maximov G. Op. cit. P. 85.
19. Op. cit. P. 85.
20. Ответ... С. 17.
21. Там же.
22. “Дело труда”. N 15. С. 9.
23. Там же.
24. Там же.
25. Там же. N 13-14. С. 16.
26. Там же. N 15. С. 9.
27. Maximov G. Op. cit. P. 87.
28. “Дело труда”. N 13-14. С. 16.
29. Там же. N 15. С. 9.
30. Там же. N 28. С. 11.
31. Там же.
32. Там же. N 15. С. 10.
33. Ответ... С. 22.
34. Там же. С. 22-23.
35. Там же. 23.
36. Там же.
37. “Дело труда”. N 15. С. 10.
38. Там же. N 18. С. 6.
39. Там же.
40. Там же.
41. Там же.
42. Там же.
43. Там же. С. 7.
44. Там же. С. 13.
45. Maximov G. Op.cit. Р. 70.
46. Ответ... С. 25.
47. Там же.
48. “Дело труда”. N 28. С. 10.
49. Ответ... С. 20.
50. “Дело труда”. N 28. С. 11.
51. Ответ... С. 18.
52. “Дело труда”. N 18 С. 9.
53. Там же. N 13-14. С. 14.
54. Там же. N 22. С. 15.
55. Там же. № 23-24. С. 6.
56. Maximov G. Op. cit. P. 100.
57. Ibid. P. 103.
58. Maximov G. Op. cit. P. 104.
59. Ibid. P. 100.
60. “Пробуждение”. N 2. С. 8.
61 Там же. N 1. С. 18.
62. Там же. N 2. С. 8.
63. Там же. N 8. С. 68.
64. Там же. С. 70.
65. Там же. С. 68.
66. Там же. С. 67.
67. “Дело труда”. N 15. С. 11.
68. Там же.
69. Там же.
70. Там же.
71. Там же. С. 12.
72. Maximov G. Op. cit. P. 82.
73. “Дело труда”. N 15. С. 12.
74. Maximov G. Op. cit. P. 106.
75. Ibid.
76. “Пробуждение”. N 13. С. 45.
77. Maximov G. Op. cit. P. 108.
78. Ibid.
79. Ibid. P. 110.
80. Ibid. P. 110-111.
81. Ibid. P. 106.
82. Ibid. P. 107.
83. Maximov G. Op. cit. P. 107.
84. “Дело труда”. N 15. С. 12.
85. Maximov G. Op. cit. P. 109.
86. Махно Н.И. Русская революция... С. 173.
87. Maximov G. Op. cit. P. 109-110.
88. “Дело труда”. N 25. С. 10.
89. См. М.Неттлау. Ук. соч. С. 103-105.
90. “Дело труда”. N 25. С. 10.

Return to The Nestor Makhno Archive