НЕСТОР МАХНО: КАЗАК СВОБОДЫ (1888-1934)

 Александр СКИРДА

---

 

XXX : Махновское движение и анархизм

На протяжении 1917-1928 гг. на всей территории восточной Украины, которая по историческим и социальным причинам имела для этого благоприятную почву, бурлило мощное либертарное движение. Анатолий Горелик, в то время секретарь екатеринославского анархистского бюро Донбасса, рисует впечатляющую картину этой бившей через край деятельности. Сотни анархистских активистов работами в различных рабочих организациях и пользовались большой симпатией масс: в Екатеринославе секретари профсоюзов металлургов, булочников, сапожников, портных, рабочих деревообрабаты­вающей и мукомольной промышленности и некоторых других были анархистами. Их присутствие чувствовалось также в заводских и фабричных комитетах города. Их влия­ние было таким, что в октябре 1917 года, во время большевистского государственного переворота, была организована манифестация, численностью 80 000 человек, во главе с анархистской Федерацией города и рабочими-анархистами самого крупного местного завода - Брянского, где, впрочем, в 1907 г. работал Махно; толпа шла под развернутыми черными знаменами. На протяжении нескольких недель порыв энтузиазма трудящихся не знал пределов до тех пор, пока убийственная для свободы деятельность большевиков не начала приносить губительные результаты:

Из делегатов на общегородскую конференцию фабрично-заводских комитетов выделилась большая часть делегатов и пришла к анархистам с требованием, чтобы анархисты помогли им взять производство в свои руки, - руки рабочих. Три ночи, после общих дневных заседаний, простые рабочие провели над этим вопросом. Большевикам пришлось употребить всю силу своего «влияния» (отказывать в финансах, сырье, снабжении, транспорте и т. п.), чтобы заставить Екатеринославских рабочих подчиниться их государственно-бюрократическому хозяйничанью.

В голове такая уйма фактов, данных, что не знаешь, что выбрать раньше. Поэтому лучше поговорим об этом слишком важном вопросе, взаимоотношениях большевиков и рабочей массы, как и многих других важных вопросов, в другой раз. Теперь я отметил только пару характерных фактов того периода, хотя бы в одном городе. То же происходило и в большинстве других городов: Харькове, Одессе, Киеве, Мариуполе, Ростове, Петрограде, Москве и Иркутске. (1)

Но анархическая работа в массах развивалась. Сотни рядовых анархистов-рабочих остались в массах и продолжают свою работу. Почти во всех больших промышленных центрах анархисты пользовались симпатиями масс. Целые железнодорожные участки были под идейным влиянием анархистов. Центральный орган почтовых служащих редактировался анархистом. Донецкий бассейн. Донской промышленный район были всецело под влиянием анархистов. Как пример, может служить хотя бы Екатеринослав - один из центров Донецкого Бассейна. Секретари в союзах металлистов, пекарей, деревообделочников, сапожников, портных, чернорабочих и мельничных рабочих и мног. друг. были анархисты. В фабрично-заводских комитетах Брянского завода, завода Гантке, Днепровского, Шадуард, Трубного, Фрунклина, Днепровских мастерских, Российского общества (Каменское) и многих других анархисты находились в большом количестве и в большинстве были председателями этих комитетов.

В произошедшей в Екатеринославе, по поводу октябрьского переворота, демонстрации распорядителем ее, во главе 80 000 толпы, были поставлены Екатеринославская Федерация Анархистов и Брянский завод, с черными знаменами. (2)

Только в 1918 году Горелик поддерживал постоянную переписку с 1400 селами региона! Он считает, что, если бы анархисты захотели объявить запись в анархистскую «партию» в Донбассе, они смогли бы набрать сотни тысяч членов. Тем не менее, автор указывает на огромное черное пятно в этом многообещающем итоге: несостоятельность многих активистов анархистов, особенно тех, которые вернулись из изгнания заграницей и рассматривались как «анархистская интеллигенция». С одной стороны, они устроились (почти все) в больших городах и столицах «бумажной революции» (dixit Махно), Петрограде и Москве, и с другой, и в особенности, они активно сотрудничали с большевиками, получив взамен возможность участвовать в так называемых «советских учреждениях» или непосредственно в большевистской партии, вместо того чтобы способствовать созданию широкого «особого либертарного фронта»:

А громкие лживые фразы Ленина и других социал-демократов большевиков вскружили многим анархистам головы. Особенно анархистам «интеллиген­там». Много эти анархисты продолжали критиковать «большевиков» центра­листов. Но «в России началась Социальная Революция», - «между большеви­ками и анархистами только мостик из папиросной бумаги», «Да здравствует Диктатура Пролетариата». «Да здравствуют Советы», «Вся власть Советам» и т. п., были ходячими дорогами в среде этих анархистов.

«Через диктатуру пролетариата к безгосударственному социализму, - к анархизму», было лозунгом дня большинства этих анархистов. Особенно было увлеклись этим сближением «верхи», - старые анархисты, - неспособные к работе в массовом движении, пережившие не одно разочарование и боявшиеся «сильных увлечений».

«Верхи - интеллигенты» не знали настроений масс. До них доходило только эхо этого движения и, по большей части, в извращенном виде. И они вместо того, чтобы расшатывать дальше народные массы, их силы и стремления; вместо того, чтобы на основании совместной работы с массами, делать надлежащие выводы и давать ясные советы в анархическом духе; вместо того, чтобы хотя бы углублять анархическое сознание, схваченное массами на лету, не укрепившееся еще и не выкристаллизовавшееся; вместо того, чтобы создавать кадры работников идейно сильных, но молодых и подвижных; вместо того, чтобы бросить и свое «да» на чашку весов анархического движения, - занялись указыванием то на неизбежность диктатуры партии большевиков, то ударялись в крайний «синдикализм», то проповедованием анархо-большевизма.

Ниоткуда не приходило громкого призывного клича, чтобы создать свой фронт, - фронт анархический.

Если бы это случилось тогда, и меньше жертв было бы и анархическая работа дала бы лучшие результаты.

Во всяком случае анархисты не оказались бы под пятой у большевиков и имели бы свои, анархические, сильные рабочие и крестьянские организации: индустриальные, синдикальные, общинные и другие.

Низы же анархические, - больше революционеры, чем анархисты, - делали свое дело в массах как умели. (3)

Такая парадоксальная эволюция интеллигентов и испытанных, борцов-анархистов похожа во всем на эволюцию их коллег из других революционных организаций и партий - меньшевиков, левых, центристов и правых эсеров, членов бунда (еврейских социал-демократов) в рамках социально-экономического и политико-исторического явления, которое мы проанализировали в другой работе (4). Горелик говорит об «отступничестве и дезертирстве большинства анархистов-интеллигентов» и противопоставляет ему непросвещенный и упорный труд низов анархистского движения, несмотря на их недостаточные общие и теоретические познания, частично такое разделение наблюдается и в махновском движении: первые рассматривали его через лупу, чтобы проверить действительно ли оно имеет анархистскую тенденцию, вторые участвовали в нем безоговорочно, особенно во время борьбы против Деникина, когда повстанцы боролись совместно с большевиками.

Аршинов прибыл в апреле 1919 года в Гуляй-Поле, в сопровождении других московских анархистов; он сразу же начал руководить культурным отделом махновцев и взял на себя издание их, органа—газеты Путь к Свободе. В следующем месяце тридцать шесть членов анархистской группы Иваново-Вознесенска, важного центра текстильной промышленности России, расположенного к востоку от Москвы, во главе с двумя известными борцами Черняковым и Макеевым, присоединились к движению. Десятки других украинских и русских борцов, среди которых были члены Украинской анархистской Конфедерации «Набат», также прибыли принять участи в движении. В этом списке фигурируют многие эмигранты, вернувшиеся из Англии и Соединенных Штатов, получив известие о революции: Иосиф Гетман, Али-Суховольский и Арон Барон (Полевой). В июне 1919 произошел поворот, когда Москва разорвала союз с повстанцами. Двое самых активных борцов, Бурбыга и Михайлов-Павленко – анархист из Петрограда, прибывший поставить на службу махновцам свое инженерное образование - были схвачены вместе со многими десятками повстанцев и расстреляны Ворошиловым и Мелитопольской ЧеКа (5) по приказу Троцкого. Яков Глаксон, Казимир Ковалевич, Кремер и другие анархисты-участники махновского движения, находившиеся на Украине, приняли решение отомстить за убийство своих товарищей. Прежде всего, они проникли в Харьков и хотели организовать покушение на Раковского, Пятакова и других украинских большевистских деятелей, затем решили нанести удар в центре, в Москве, в самой голове системы. Они устроились в столице, создали подпольную организацию, установили контакты с эсерами и максималистами, которые также горели желанием отомстить за своих товарищей по партии, расстрелянных ленинцами. Они провели несколько «экспроприации» государственного банка, чтобы раздобыть средства, необходимые для своего плана. Они хотели взорвать здание ЧеКа в Москве, затем Кремль; уже готова была взрывчатка, когда вдруг им представился случай: 25 сентября 1919 года на областную сессию, в здании Московского комитета в переулке Леонтьева должны были собраться главные большевистские руководители; должен был присутствовать сам Ленин. Один из террористов, левый эсер Черепанов, хорошо знал расположение, и по его указаниям Петр Соболев бросил бомбу большой взрывной силы в самом начале собрания, когда Ленин еще не прибыл. Двенадцать большевиков, в том числе секретарь Московского комитета Загорский, были убиты, еще двадцать восемь ранены, среди них Бухарин, Покровский, Стеклов, Ярославский, Шляпников, Ольминский и др. Вскоре организацию этого покушения взял на себя всероссийский повстанческий комитет во имя Третьей социальной революции. Он уточнил, что это месть за расстрелянных 17 июня махновцев и что его ближайшая задача состоит в том, чтобы «стереть с лица земли строй комиссародержавия и чрезвычайной охраны и установить Всероссийскую вольную федерацию союзов трудящихся и угнетенных масс». Анархисты-подпольщики выпустили два номера газеты Анархия, несколько листовок «Нельзя терять время», «Правда о Махновщине» и «Где выход?». В них содержится резкая критика ленинского режима:

Вы у власти в России, но что же изменилось? Фабрики и земля не в руках трудящихся, а в руках предпринимателя - государства. Наемный труд, основное зло буржуазного строя, существует, поэтому неизбежны голод и холод и недостаток рабочих рук при одновременной безработице. Ради "необходимости потерпеть" для лучшего будущего, ради "защиты уже достигнутого" сохранена армия, бюрократический аппарат, отменено право стачек, слова, собраний, печати. Вы создаете красный шовинизм милитаризма, но что же защищать рабочему? Вы скажете: зато буржуазия отстранена, а рабочий класс у власти, но я скажу то же, что вы про меньшевиков: у власти лишь отдельные рабочие. Они теперь лишь бывшие рабочие, оторванные от своего класса. Угнетенные, по существу, не могут быть у власти: если же власть называет себя "пролетарской", то это даже худший обман. Вы будете возражать, что вы тоже хотите анархию, но нужно сначала сломить врага, а потом власть сама по себе упразднится. Но это тот же меньшевизм. Я верю, что у вас лично, субъективно, могут быть хорошие намерения, но объективно, по существу, вы представители класса чиновничьей бюрократии, непроизводительной группы интеллигенции. (6)

Очевидно, что эти действия и занятая позиция ставили в неудобное положение тех анархистских «деятелей», которые флиртовали с большевиками. Поэтому последовала некоторая утечка информации: два месяца спустя Ковалевич и Соболев были застигнуты чекистами; они отстреливались из револьверов, отбивались гранатами, затем взорвали себя динамитом. Шесть других членов организации, окруженные в одном из домов, тоже взорвали себя динамитом. Еще восемь членов были схвачены ЧеКа, их показания записаны, а они сами расстреляны. Обезумевшие власти обнаружили ответвления организации «подпольных анархистов» вплоть до красной армии и даже в рядах самой партии. (7)

В то же время Набат всеми силами поддерживал махновское движение, представляя его как внешнюю мощь Третьей социальной революции. Набат представлял собой силу, с которой на Украине считались. Его штаб-квартира находилась в Екатеринославе, в том же здании и на той же площадке, что и большевики. К сожалению, борьба против белых захватила почти всех его членов, и большое число из них никогда не вернулись с полей сражений. Многие известные борцы присоединились, несмотря ни на что, к махновцам, но в большинстве случаев только на несколько дней. Махно впоследствии прокомментировал это непостоянное присутствие следующими словами: «Повстанческая крестьянская масса любила и доверяла тем из них, кого видела в своих рядах не только с хорошим словом, поясняющим задачи повстанчества в революции, но и с винтовкой в руках, умеющих, как и она, бороться и страдать при неудачах» (8).

Он выражал сожаление, что таким образом много городских анархистов часто исчезали так же внезапно, как и появлялись. Отсюда он делает вывод, что, в конечном счете, влияние этих «туристов» было самым незначительным, и что все теоретические и организационные задачи ложились на крестьян-бедняков, анархистов из Гуляй-Поля и района, среди которых снова находим командиров и руководителей, названных в предыдущем разделе; именно они вынесли на своих плечах всю тяжесть движения. Дыбец подтверждает эту оценку, утверждая, что Волин, будучи, однако, в то время председателем Военно-Революционного Совета и идейным анархистом, «на Махно особого влияния не имел. Последний был целиком в распоряжении своего штаба, с которым только считался. (...) Махно считался гораздо более с одним из своих командиров отрядов, хотя бы самого незначительного» (9). Следует все же уточнить, что с одной стороны, в контексте данного времени только военная обстановка требовала высказывания мнений, и что, с другой стороны, Махно остерегался вмешиваться в вопросы гражданского характера, входящие в компетенцию Военно-Революционного Совета.

Разумеется, ни «свободные советы», ни повстанческая армия, с тем всем, что она предполагала - иерархией (даже выборной), командованием, дисциплиной, боями и казнями врагов - не соответствовало анархистскому учению, распространявшемуся до тех пор, хотя Бакунин, вероятно, не отказался бы от таких средств борьбы. После публикации труда Аршинова, многие анархистские комментаторы не преминули выделить эти спорные и противоречивые вопросы. Каковы их аргументы? Первым открыл дебаты Марк Мрачный, бывший член Набата, выдворенный из России в 1922 году, пребывание которого у махновцев длилось только день или два. В июле 1923 г. в журнале русских анархо-синдикалистов Рабочий путь, выходившем в Берлине, он обрушился на Махновщину, выпустив в ее сторону несколько «стрел»: роль батьки Махно и его движения якобы была переоценена некоторыми анархистами, в ущерб роли рабочего класса, обвинявшегося в реформистских и умеренных тенденциях. По его мнению, это абсурдная и еретическая точка зрения: революция может быть только рабочей и делом самих рабочих, особенно в части построения новой рациональной экономики. Мрачный затем углубляется в ссылки на Библию, чтобы показать, что рабочие физического и интеллектуального труда могут ждать избавления только благодаря самим себе, им на помощь не придут «ни царь и не герой, и не "батько", будь он хоть семи анархических пядей во лбу» - добавляет этот «прорицатель общих истин», дополняя Интернационал, ни «вооруженная армия революционно настроенных повстанцев, хоть бы она вся состояла из Кропоткиных и Бакуниных (10)». В отзыве на труд Аршинова, появившийся в том же номере журнала, Мрачный выходит за пределы этих абстрактных рассуждений, считая, что Аршинов сделал бы лучше, если бы рассказал то, что видел и пережил сам, вместо того, чтобы описывать полную историю движения. Он отмечает нападки на интеллигентов и определяет махновское движение как «военный анархизм», влияние которого на русское рабочее движение было, в конечном счете, по его мнению, губительным. Он утверждает затем, что «махновщина, революционная могучая и победоносная в своей борьбе против белой реакции (против Петлюры, Скоропадского, Деникина и Врангеля), - слабела, таяла и вырождалась, когда она направляла свои удары против красной реакции, против диктатуры». Он упрекает махновцев за казнь раскаявшегося чекиста Глушенко и белых эмиссаров, а потом задает себе вопрос, чем служба «контрразведки» повстанцев отличается от ЧеКа или от соответствующего органа белых? Он также подвергает осуждению «диктаторскую» роль «батьки», «анархистскую власть» махновцев, и констатирует привилегированное положение кавалерии в повстанческой армии. В целом, махновское движение ему представляется ближе к левым эсерам, чем к анархистам, несмотря на его фразеологию Свободные советы - это признание права на существование «переходного периода». Мрачный завершает отзыв парадоксальным выводом: «немедленным стопроцентным анархизмом, который, по святой наивности некоторых, не может быть достигнут "лихим кавалерийским" налетом».

В марте 1924 года В.Худолей в пространной рецензии на книгу Аршинова занимает позицию, противоположную Мрачному: если большевики и итальянские фашисты вышли победителями из гражданской войны, это случилось только потому, что они уничтожили вооруженную силу своих противников, поэтому анархизм сможет победить государство только в том случае, если он уничтожит в свою очередь государственные вооруженные силы. Никакой профсоюз не сможет достичь этого, все угрозы общими забастовками и другие проявления фанфаронства будут при любых условиях только саблей из картона. Только партизанская армия сможет разрушить государство. Худолей долго останавливается на этом военном аспекте, признает важность вклада махновского движения и выражает надежду, что кто-нибудь из участников движения сможет написать военную историю Махновщины. Кроме того, он соглашается с Мрачным по вопросу свободных советов, считая, что в этом левые эсеры навязали свою концепцию «неформального государства» с распыленной властью. Более того, он считает, что наивысшая инстанция повстанцев - общий съезд - только «бледная имитация Учредительного собрания». По его мнению, Проект теоретической декларации повстанцев на самом деле представлял собой проект создания махновского государства, основанного на децентрализации и распылении власти под видом «вольных советов». Он также говорит об «анархистской власти» и задает вопрос, нуждается ли анархистское общество в общих съездах для решения, чего бы то ни было, «у нас одна «Конституция» - свободный почин лиц и групп и добровольное соглашение. Анархическое общество создается свободным творчеством масс, лиц и групп, а не законодательной деятельностью съездов, хотя бы беспартийных». В конечном счете, он оставляет только военный вид движения, «типично бакунинский», и отбрасывает его гражданский аспект, запятнанный левоэсеровской теорией государства и ведущий к «безвластному властничеству (11)».

Е.З.Долинин (Моравский) также опубликовал анархистский критический отзыв на книгу Аршинова, в котором он резко нападает на идею свободных советов. На самом деле, он видит уже, как рождается армия паразитирующих бюрократов из этих органов, которые представляются ему, несомненно, формой государства, лучше всего подходящей идеалом «более честным, нежели большевикам марксистам, а не анархистам». Упрек, адресованный Аршиновым русским анархистам в недостаточном участии и поддержке махновского движения, оборачивается у него положительной стороной. «Анархизм не может опираться на штыки; он может быть только продуктом духовной культуры человечества», - продолжает он, не приуменьшая при этом важности восстаний и Махновщины, необходимых, но недостаточных, для создания новой «человеческой культуры». Зато он с возмущением протестует против казни безоружных людей - помещиков, эмиссаров белых, раскаявшегося чекиста, повстанца, обвиненного в расклеивании антисемитского плаката и даже атамана Григорьева, - так как по его утверждению, невозможно воспитывать или перевоспитывать людей пулями. В этом отношении, в его глазах, махновцы не лучше большевиков. Внесем немедленно поправку в это замечание «ангельского» типа. Если насилие и не является самоцелью, оно представляется, тем не менее, более оправданным со стороны угнетенных, чем со стороны угнетателей, а в случае махновского движения различие между теми и другими имеет непосредственный характер, следовательно, известно, чем руководствоваться, не задавая себе вопрос, следует ли подставлять другую щеку для пощечин со стороны австро-немцев, украинских шовинистов, большевиков, деникинцев и других агрессоров, воевавших против трудового народа. Статья Долинина завершается вопросом, затрагивающим больное место: как махновцы могли заключить второй союз с большевиками, тогда как многие русские анархисты поняли уже и удалились от них? Он высказывает сожаление, что повстанцы поняли это слишком поздно и «начали сметать с лица земли всех без исключения большевиков, этих убийц и бандитов». Он видит в этом опоздании вероятную причину поражения движения (12).

Эта критика и замечания вызвали, разумеется, ответы Аршинова и самого Махно. Первый посвятил две пространных статьи опровержению всех вместе взятых пунктов, подвергшихся дискуссии. Прежде всего, он объясняет, почему существовала необходимость публикации документальной истории движения: имевшаяся информация была слишком скудной и недостаточной, чтобы создать себе полное представление о Махновщине. Он высказывает удивление по поводу того, что критика, естественно ожидавшаяся со стороны врагов, была предпринята русскими анархо-синдикалистами, в частности, Мрачным, бывшим членом Набата, и в настоящее время сторонником «переходной экономической и политической стадии в революции». Он отмечает противоречивые утверждения Мрачного о «стопроцентном непосредственном анархизме», о «переходной стадии», воплощенной в свободных советах, и об определении движения, как «военного анархизма». Он вновь утверждает важнейшее положение: «революционно-повстанческая армия, созданная крестьянами и рабочими, была лишь их вооруженной самоохраной, призванной защищать их революционную территорию и революционные права от многочисленных вражеских сил, стремившихся к порабощению свободного района. Махновщина отрицает всякую государственность и стремится к построению свободного общества на основе социальной независимости, солидарности и самоуправления трудящихся». Большинство левых эсеров и максималистов, втянутых в либертарное течение, стали анархистами, и как партия или фракция не имели, таким образом, никакого влияния на движение. Такие утверждения могли возникнуть только из-за незнания движения. Утверждение, согласно которому махновское движение якобы слабо сопротивлялось большевикам, повторяет аргументацию самих большевиков, касающуюся разложения махновцев красной армией. Этот тезис не выдерживает критики, так как, если в отличие от иностранных и белых реакционных армий, только красная армия коммунистической партии смогла уничтожить Махновщину, пролетарская история осудит ее за это еще более сурово. Аршинов протестует подобным образом и против утверждения Мрачного по поводу «вырождения движения»: «до последних дней движение с редким героизмом боролось за основную идею социальной революции - за социальную независимость трудящихся и права их общественного и экономического самоуправления», именно по этой причине большевики его предательски атаковали. Почему Махновщина была побеждена большевизмом? «Причин этому много, как много причин поражения анархизма и социалистических течений в русской революции». Он усматривает одну из них в «произошедшем разрыве между военной деятельностью и созидательной социальной практикой движения, что не позволило проявиться всем организационным силам движения». Вторая немаловажная причина состояла в том, что «большевизм имел огромное преимущество перед белыми контрреволюциями в том, что он демагогически подменил идею социальной независимости и самоуправления трудящихся идеей советской власти, что дало ему возможность безгранично эксплуатировать идеи социальной революции и заручиться доверием некоторых слоев трудящихся там, где белые контрреволюции не могли получить никакого доверия».

Контрразведка или служба разведки махновской повстанческой армии была военным органом; на ее «обязанности было: а) не позволить агентам враждебных армий проникать в среду махновцев; б) разузнавать расположение и военные планы врага; в) поддерживать непрерывную связь между отдельными частями повстанческой армии, находившимися в разных местах. [...] Во время боевых операций контрразведка, наряду с остальными частями армии, принимала непосредственное участие в боях».

Во время занятия городов эта служба занималась разоблачением на месте скрытых врагов, что также составляло чисто военную деятельность, не имевшую ничего общего с полицейскими действиями ЧеКа и деникинской политической контрразведки. Можно спорить по вопросу казни белых эмиссаров, но Мрачный поступил бы лучше в то время, если бы пришел в ряды движения, а не ждал, чтобы теперь выдвигать эти обвинения. Что касается «доминирующей роли батьки» (выражение т. Мрачного) в партизанщине и о "безвластной власти". Конечно, в армии «роль Махно была руководящая, как командующего армией. Все же, и в армии он был только частью целого и наряду с прочими повстанцами подчинялся решениям Совета революционных повстанцев. За пределами же армии т. Махно пользовался лишь вполне заслуженной популярностью, - не больше». Кавалерия не пользовалась преимуществами по сравнению с пехотой. Некоторые пехотные полки, такие как 13-ый, 3-ий Крымский и 1-ый Екатеринославский считались самыми отважными и самыми популярными в повстанческой армии. Аршинов дает также интересное разъяснение, касающееся введения «политики» в самоуправление трудящихся, о котором говорилось во временно отложенном четвертом пункте соглашения, заключенного с красной армией в октябре 1920 г. Он объясняет, что повстанцы преднамеренно использовали это определение, так как большевики придавали вторичное и подчиненное значение выражению «социальное самоуправление» по отношению к политическим функциям государства. С другой стороны, единственно возможная дискуссия о смысле «переходной стадии» состояла в том, чтобы задать себе вопрос, достигнем ли мы завтра цельного анархического общества или только его предпосылок, и не путаем ли мы эту переходную стадию попросту с «началом строительства этого общества». Аршинов заканчивает свой первый ответ, объясняя различные размышления Мрачного влиянием большевистских «сплетней» (13).

Во втором ответе на критические замечания, Аршинов без труда признает, что союз, заключенный между махновцами и большевиками, был только компромиссом, компромиссом чисто военным, конечно, но все же компромиссом. Он оправдывает пункт 3-го соглашения, касающийся выборов делегатов на V-й съезд советов Украины, как предосторожность повстанцев против неожиданного нападения большевиков. Во всяком случае, заключенное военное соглашение нельзя сравнить, как это делает Е.З.Долинин, с теоретической капитуляцией и сотрудничеством некоторых анархистов с ленинцами. Что касается казней, Аршинов охотно признает суровость и жестокость этих актов. Однако следует принимать во внимание тот факт, что они происходили в рамках военных столкновений, что трудящиеся были объектом такой жестокости со стороны своих врагов - помещиков, полиции, чекистов - и что, впрочем, часто они сами указывали на этих врагов и называли их преступления. Аршинов высказывает также сожаление по поводу казни автора антисемитского плаката и большевиков, обвиненных в покушении на убийство Махно (Полонского и других), но, вместе с тем, обращает внимание на военный контекст и вызванное им напряжение, которые объясняют эти акты. Эти казни представляют собой только отдельные эпизоды, конечно, достойные сожаления, а не систему. Он не отрицает также существование приказов, команд и дисциплины в повстанческой армии - введенных по инициативе самих повстанческих масс, - мер, которые могут не нравиться, но обстоятельства и борьба против регулярных армий, хорошо организованных и дисциплинированных, заставляли прибегать к подобным средствам. Затем Аршинов рассматривает замечания Худолея. Он высказывает удовлетворение по поводу того факта, что Худолей признал необходимость иметь партизанскую армию, чтобы разрушить военный аппарат государства. Затем он напоминает, что движение распространяло и применяло на деле идею направленных против власти коммун трудящихся, одновременно с идеей свободных советов:

Наряду с безвластными коммунами махновцы стремились создать вольные, т. е. безвластные же советы. Советы эти мыслились не как законодательные учреждения, а как некоторая платформа, объединяющая трудящихся на почве их насущных потребностей. Их назначение - исполнять высказанную и формулированную уже волю трудовых масс. Поясним это. Крестьяне и рабочие какого либо села или местечка стоят перед рядом вопросов и заданий, общих для всех: вопрос продовольствия, дело защиты района от нападения, связь деревни с городом и многое другое. По всем этим вопросам им следует сговориться между собою и решить их. Сговор достигнут и решения имеются. Однако, решения сами собой в жизнь не претворяются. Нужна известная сила, которая, обслуживая эти решения, претворила бы их в жизнь. В представлении махновцев таковой силой и будет вольный совет трудящихся.

Аршинов замечает, что такие органы существовали уже внутри анархистского движения, в форме советов, федераций, секретариатов и исполнительных комитетов. Поэтому он удивляется, что Худолей считает анти-анархистским это средство коллективного решения задач и практических вопросов, и что он отбрасывает также съезды как высшие инстанции. Аршинов считает, что Худолей и Долинин, должно быть, понимали эти свободные советы как властные органы, но не исполнительной власти, а делегирования и принятия решений, делегаты которых навязывают свою волю массам, а не наоборот. Он удивляется точно так же странной удовлетворенности Долинина, который радуется тому, что в махновском движении участвовало мало анархистов, так как, по его мнению, им там было нечего делать. Где они будут находиться в момент социальной революции, и в чем будет состоять их роль? Все эти аргументы, на самом деле, недостаточно серьезны и инфантильны. Аршинов делает вывод, что махновское движение было открыто для всех анархистов, остававшихся свободными в выражении своего несогласия по тому или иному пункту, при условии, что они четко объяснят свои аргументы и предложат другое решение. Анархизм - это «не секта книжников, относящаяся с олимпийских высот к соц. борьбе трудящихся. Наоборот, это борьба является его родной стихией. Он всегда живет среди этой борьбы и страданий масс, набирается там сил и роста и оттуда прокладывает пути для торжества идеалов безвластия и равенства» (14).

Эта критика, замечания и оговорки, существенные или нет, заслуживают того, чтобы о них знали, и показывают, что среди русских анархистов царил свободный дух дискуссии. Напротив, другой член Набата Левандовский, эмигрировавший на Запад, выдвинул более серьезные обвинения, клеветнического типа: по его мнению «у махновцев, точно так же, как у большевиков, существовала ЧеКа; у них расстреливали, проводили мобилизацию, это была диктатура Махно и его штаба, а свобода существовала, только если против них не вели пропаганду». Он упрекает повстанцев, в частности, за расстрел большевика Полонского и считает, что рано или поздно между Махно и анархистами возник бы конфликт (15). Уго Федели взял у Махно интервью по поводу этих обвинений:

Конечно, - признал Н.Махно, - у махновского повстанческого движения многочисленные враги среди самих анархистов, особенно сейчас, когда движение больше не существует.

А что ты хочешь, когда мы были сильны, и когда движение впечатляло массовостью и важностью, в особенности, потому что оно располагало средствами, тогда, конечно, у нас было много друзей, а также тех, кто, не будучи полностью благосклонным, внешне оказывая нам дружественные знаки.

По поводу Левандовского Махно уточнил, что в октябре 1920 года, он приезжал на два дня к повстанцам и представил им большой проект создания анархистского университета в Харькове, для которого он попросил «скромной» поддержки в десять миллионов рублей. В то время Махно, из-за ранения в ногу передвигался только на костылях и не мог выехать из Гуляй-Поля. Поэтому он смог присутствовать на заседании сельского совета, специально созванном, чтобы рассмотреть эту просьбу о выделении средств, и выступил вслед за Левандовским:

Мы занимаем район около 200 км в длину и 300 в ширину. С нами идут миллионы крестьян, и у нас почти нет школ. Нам не хватает людей, которые бы хотели и могли помочь этим массам подняться в культурном отношении, а вы, вы приходите из городов, где уже существуют большие возможности для образования. Вы, которые могли бы нам очень помочь в этом деле, вы приезжаете к нам, только чтобы попросить денег для создания нового университета в Харькове. Но почему там? Вы мне ответите, потому что это центр. Так вот, нет, мы не хотим повторять централистскую ошибку товарищей, главной заботой которых было устроить штаб-квартиры своих организаций в Москве. Все там: Анархистская Федерация, Голос труда и т. д. Да, пусть этот университет будет создан, но здесь, среди этих крестьян, которые имеют большую потребность учиться. (16)

Это рассуждение намного охладило энтузиазм Левандовского, и он сразу же уехал, не получив желаемой суммы. Именно это, вне всякого сомнения, заставило его впоследствии утверждать на все лады, что «махновское движение нанесло значительный урон анархистскому движению». Махно добавляет, что это был не единственный случай; другие также приезжали с просьбами о «выделении денег», в том числе Абрам Гордин, связанный, однако, с большевиками, и каждый раз, когда они наталкивались на отказ, они «становились новыми врагами движения». Таким образом, становится более понятной причина отрицательного чувства Левандовского и некоторых других критиков, отношение которых не было, без сомнения, полностью бескорыстным. Об этом как раз и следует сказать.

Хотя это обсуждение представляет большой интерес для определения природы и содержания Махновщины, необходимо сделать следующее уточнение: никогда Махно и его ближайшие товарищи не определяли начатое ими движение, как исключительно анархистское, несмотря на то, что они были уже давно убежденными и испытанными анархо-коммунистами. В этом, вероятно, состоит главная причина, не позволившая им назвать повстанческую армию не махновской, а «анархистской». Действительно, для них это было массовое плюралистическое движение, внутри которого могли сосуществовать все сторонники социальной революции. Присутствие левых эсеров - Веретельникова, Попова, хотя и ставших впоследствии анархистами, - большевиков, один из которых, Новицкий, был даже избран в октябре 1919 г. членом Военного Революционного Совета, беспартийных революционеров - Кожина, Озерова - подтверждает разнообразие тенденций. Проект теоретической декларации движения, разработанный Махно и его товарищами анархо-коммунистами, основывается на концепции вольных советов и на независимом коллективном и унитарном действии всей совокупности трудящихся, а не одного класса, одной партии гегемонистского предназначения, как это понимали, например, ленинцы. Власть свободных советов представляла, по их мнению, необходимый переходный этап, чтобы смогли выработаться экономические и социальные связи, которые приведут к созданию федерации анархических коммун, а государство, таким образом, будет сдано в музей вредной старины.

Тем не менее, в одной из последующих статей Махно уточняет, что этот Проект, как указывает его название, должен был обсуждаться и, возможно, быть принятым на общем съезде повстанцев, но Военная обстановка не позволила это сделать. Он утверждает, что «Проект Декларации повстанцев-»махновцев» не является конституцией махновского государства. (...) он есть поспешный плод работы нашей Гуляйпольской группы анархо-коммунистов в момент тяжелого положения революции на Украине, боевой обстановки (17)». Поскольку повстанцы наталкивались на трудности в редактировании некоторых пунктов, они воспользовались присутствием Волина в конце августа 1919 г., чтобы попросить его отредактировать текст. Он работал над ним месяц и довольствовался правкой литературного стиля. Махно из этого сделал вывод, что дискуссионные вопросы, по-видимому, не шокировали Волина, и, следовательно, Проект не противоречит анархизму, в частности бакунинской концепции переходного периода, который не должен быть «распыленной властью», а упразднением классового государства и экономического неравенства.

Вскоре Волин подтвердил версию Махно, уточнив, что он заменил Лященко на должность председателя Военного Революционного Совета движения на протяжении двух месяцев только по просьбе Махно, «затем, что он ничего не добавил от себя в Проект декларации, в соответствии с настоятельным волеизъявлением повстанцев, и что он довольствовался тем, что лучше сформулировал некоторые предложения и поработал над литературным стилем». Он «никоим образом» не пытался «анархизировать» Проект, который рассматривал как точное выражение идей махновского повстанческого движения. (18)

Что касается большевистских комментаторов, они не усматривали ничего особо нового в этом тексте по сравнению с позициями Бакунина и Кропоткина. (19) Ефимов дает интересное описание махновской практики свободных советов: «Органы власти были весьма примитивны. Центрального государственного органа не было, существовал только реввоенсовет, который являлся одновременно учреждением вроде парламента и центральной военной организацией. Здесь вершились дела как военного, так и гражданского характера. Этот орган имел разнообразные и всеобъемлющие функции, но, выполняя таковые, был органом только направляющим и никаких особых прав не имел: вся власть принадлежала местам. Все сводилось к тому, что каждое село, каждая волость управлялись самостоятельно. Но все-таки структура этой призрачной власти была принята советская: существовали исполкомы, советы депутатов, куда являлись выборные люди и занимались мелкими делами». (20)

Любопытное признание: повстанцы применяли на деле свой противовластный выбор, конкретно воплощая вековые чаяния. Аршинов перечисляет три основания этой деятельности: «а) право полной инициативы трудящихся, б) право их хозяйственного и общественного самоуправления, в) принцип безгосударственности в социальном строи­тельстве». Он определяет Махновщину так: «В лице махновщины мы имеем массовое анархическое движение трудящихся - не вполне законченное, не вполне кристаллизо­ванное, но устремленное к анархическому идеалу и пошедшее по анархическому пути». (21)

Аршинов противопоставляет такое последовательное поведение теоретической капитуляции и пассивности многих анархистов интеллигентов, отсутствие которых чувствовалось в движении. Он присоединяется здесь к критике Анатолия Горелика, добавляя, что, по его мнению, в основе этой бездеятельности лежит некоторая теоретическая неясность и постоянная неорганизованность участников анархистского движения. Махно также принимает это объяснение, так как для него было само собой разумеющимся, что Анархия это не утопия, выпестованная интеллигентами, которые в ожидании этой эпохи благоденствия уютно занимают теплые местечки в существующей системе отчуждения, а непосредственный и практический социальный идеал. Эти критические положения приведут впоследствии обоих друзей к выработке в эмиграции Проекта организационной Платформы анархистского движения, который продолжает и развивает Проект декларации 1919 г. Они также извлекут уроки из опыта Махновщины, русской революции и поражения махновского движения в этот период.

Как бы там ни было, из-за своих особенностей махновское движение занимает отдельное место, как в доктрине, так и в исторической практике анархо-коммунизма, в который оно внесло оригинальный и основополагающий вклад. Нам осталось рассмотреть критическое представление концепции вольных советов, как «анархистской» власти, своего рода «безвластной власти», т.е. сведенной к чисто исполнительной, а не принимающей решения, власти, как ее схематически определяет Ефимов. В этом случае, термин лишается отрицательного смысла произвольной власти или власти государства, порождения какой-то клики или класса; власть представляет таким образом волю и свободный выбор всего сообщества трудящихся, то есть каждого из них, принимать решения и действовать в гармонии со всеми другими. Понимаемый в этом смысле, Военно-Революционный Совет махновцев был, конечно, органом власти, в принципе исполнительной, но, учитывая обстоятельства, часто также принимавший решения. Также представляется возможным охарактеризовать устремления всей этой революционной эпохи посредством лозунга «Вся власть вольным советам!». Отметим, что в этом есть семантический запрет для значительного числа анархистов, что приводило их иногда к бессилию или к отказу от ответственности, зачастую даже к тому, что они плелись в хвосте настоящей государственной власти. Приведем, в качестве примера, в подтверждение сказанного необычную ситуацию, открывавшуюся перед анархистами Набата, собравшимися в Харькове в октябре 1920 года: делегация от многих частей красной армии из Москвы и других мест прибыла к ним и предложила им «взять власть». Она сама брала на себя арест центрального комитета коммунистической партии Украины! Волин и его товарищи, в своей наивности, объяснили им, что анархисты не стремятся к власти, что массы должны действовать в своих собственных интересах, и любезно отклонили предложение. Анатолий Горелик также описывает этот случай и добавляет, со своей стороны, что, если бы анархисты хотели, они могли бы взять власть на Украине, настолько велик был их революционный престиж в глазах красноармейцев и трудящихся (23). В этом было, однако, большое поле для раздумья о разных значениях термина «власть»!

 

¹ А.Горелик. Анархисты в Российской Революции, Аргентина, июнь 1922.

² Там же, стр. 61-62 и стр. 66.

³ Там же.

⁴ J.-W.Makhaisky, Le socialising des intellectuels, traduit et presente par A.S., Париж, 1979.

⁵ Горелик является свидетелем расстрела в Мелитополе шестидесяти девяти махновцев добро­вольно присоединившихся к красном армии.

⁶ Макинцян, Красная книга ЧеКа, Москва, 1920.

⁷ Там же, см. об этом деле Кубанин, цит. соч., стр. 214-222 и Красная книга ВЧК.

⁸ Махновщина и ее вчерашние союзники: большевики, цит. соч., стр. 47.

⁹ Кубанин, цит. соч., стр. 207.

¹⁰ Рабочий путь. Берлин, № 5. июль 1923, стр. 1-3.

¹¹ Волна, март 1924, № 51, стр. 15-20.

¹² Американские известия, № 128, 28 мая 1924, стр. 6-7, статья, перепечатанная в: Е.Долинин «В вихре революции», Детройт. 1954, стр. 362-368.

¹³ П.Аршинов, «Анархизм и Махновщина», Анархический вестник. Берлин, 1923, № 2, стр. 27-37.

¹⁴ П.Аршинов, «Анархизм и Махновщина», II, Волна, № 56, август 1924, стр. 28-34.

¹⁵ A.Lewandowsky, «Esquisse du mouvement anarchiste en Russie pendant la revolution». La Revue anarchiste, № 29. juillet-aout 1924. pp. 13-14.

¹⁶ Ugo Fedeli. «Conversation avec Nestor Makhno», Volonta, II, № 2, aout. 1947, pp. 44-49.

¹⁷ Н.Махно, «Открытое письмо Максимову», Дело труда, № 15. август 1926, стр. 10-12.

¹⁸ Волин, Дело труда, № 16, сентябрь 1926, стр. 15-16.

¹⁹ Кубанин, цит. соч., стр. 96-97 и Тепер, цит. соч., стр. 61.

²⁰ Ефимов, цит. соч., стр. 196.

²¹ Аршинов, цит. соч., стр. 230-231.

²³ Горелик, цит. соч., а также слова Волина, приводимые Николой Чорбаджиевым.