Непрерывные бои, жизнь в «царстве на колесах», лишавшие население района какой бы то ни было стабильности, неизбежно мешали ему и вести любую позитивную, творческую работу. Однако всякий раз, когда возникала возможность, движение проявляло свою «органическую» жизненную силу, а трудящиеся массы — замечательные творческие способности и волю.

Приведем несколько примеров.

Мы уже не раз упоминали о махновской печати. Несмотря на препятствия и трудности той эпохи, махновцы в тесном сотрудничестве с анархистской Конфедерацией «Набат» выпускали листовки, газеты и т. д. У них даже нашлось время на публикацию объемной брошюры «Общее положение о вольном Совете».

Газета «Путь к Свободе» — то ежедневная, то еженедельная — служила, главным образом, популяризации и разъяснению анархических идей. «Набат», больше места уделявший теории и идеологии, выходил еженедельно. Отметим также «Голос махновца», газету, посвященную исключительно проблемам, интересам и задачам махновской армии и движения. (116)

В брошюре «Общее положение» резюмировалась точка зрения махновцев на важнейшие проблемы момента: экономическую организацию района свободных Советов, социальные основы нового общественного устройства, вопросы обороны, правосудия и др.

К великому сожалению, у меня возможности процитировать здесь отрывки из этой прессы.

Зачастую нам задавали вопрос: как махновцы должны вести себя в завоеванных городах и селах? Как обращаться с гражданским населением? Как организовать новую жизнь — управление, производство, обмен, муниципальные службы и т. д.?

На эти темы распространялись многочисленные клеветнические домыслы, и нам необходимо было разоблачать их и восстанавливать истину. Я находился в махновской армии как раз в тот момент, когда после битвы у Перегоновки она один за другим захватила ряд важных городов, Александровск, Екатеринослав и другие, и поэтому могу правдиво и точно расска­зать об этих событиях как их непосредственный участник.

Как только махновцы с победой вступали в какойнибудь город, их первой заботой было положить конец обычному и опасному недопониманию: их воспринимали как новую власть, новую политическую партию, очередную диктатуру. Поэтому повстанцы немедленно расклеивали по стенам большие плакаты с обращением к населению:

«Ко всем трудящимся города и окрестностей.

Трудящиеся! Ваш город временно занят Армией революционных по­встанцев (махновцев).

Эта армия не служит никакой политической партии, никакой власти, никакой диктатуре. Напротив, она стремится освободить район от любой политической власти, любой диктатуры. Она будет защищать свободу действий, свободную жизнь трудящихся от всякого господства и эксплуатации.

Так что махновская армия не представляет никакой власти. Они никого ни к чему не будет принуждать. Ее роль ограничивается защитой свободы трудящихся.

Свобода крестьян и рабочих принадлежит им самим и не должна страдать от каких бы то ни было ограничений.

Крестьяне и рабочие должны самостоятельно действовать, организовываться, договариваться между собой во всех областях жизни, как они хотят и считают нужным.

Пусть же они знают, что отныне махновская армия не будет им ничего навязывать, предписывать, приказывать.

Махновцы могут лишь помогать им, высказывать свое мнение, давать советы, предоставляя в их распоряжение свои интеллектуальные, военные и другие силы, какие потребуются. Но они ни в коем случае не могут и не хотят управлять ими, предписывать им что бы то ни было».*

Почти все плакаты завершались приглашением трудящегося населения города и окрестностей принять участие в митинге, где товарищи-махновцы «самым подробным образом изложат свою точку зрения и дадут, по необходимости, некоторые практические советы по организации жизни района на основе экономической свободы и равенства, без власти и эксплуатации человека человеком».**

Если по ряду причин такое приглашение не появлялось на плакате, позднее выпускались специальные небольшие объявления.

Обыкновенно население сначала немного удивлялось такому невиданному образу действий, но очень быстро свыкалось с создавшейся ситуацией и с большим воодушевлением и успехами принималось за дело свободной самоорганизации.

Разумеется, город, успокоенный относительно поведения «вооруженных сил», быстро возвращался к нормальной жизни: открывались лавочки; там, где возможно, возобновлялась работа; начинали действовать различные хозяйственные службы; возникали рынки.

Так в спокойной и свободной обстановке трудящиеся готовились к позитивной деятельности, призванной постепенно прийти на смену прежнему устройству жизни.

В освобожденных районах махновцы были единственной силой, способной навязать свою волю противнику.

Но они никогда не пользовались этим, чтобы получить власть или даже политическое влияние, а тем более для борьбы с чисто политическим или идеологическим противником.

Военный противник, заговорщик против свободы трудящихся, государственный аппарат, власть, насилие по отношению к трудящимся, полиция, тюрьма — вот с кем боролась махновская армия.

Что касается свободной общественной жизни: обмена идеями, дискуссий, пропаганды, а также свободы организаций и объединений неавторитарного характера, махновцы повсюду и неизменно гарантировали революционные принципы свободы слова, печати, совести, собраний и политических, идеологических и дру­гих объединений.

Во всех занятых ими городах и селах махновцы начинали с отмен» всяческих запретов и ограничений, которые любая власть накладывала на органы печати и политические организации.

В Бердянске на глазах огромной толпы людей была взорвана тюрьма, и население также участвовало в ее разрушении. В Александровске, Кривом Роге, Екатеринославе и других городах тюрьмы также разрушались и сжигались махновцами. Повсюду трудовое население приветство­вало эти действия.

Немедленно провозглашалась полная свобода слова, печати, собраний и объединений — для всех.

Вот текст «Декларации», которую махновцы распространяли в занятых ими населенных пунктах:

«1. Все социалистические*** партии, организации и политические тече­ния имеют право свободно пропагандировать свои идеи, теории, позиции и мнения, как письменно, так и устно. Никакое ограничение свободы слова и печати для социалистов не допускается, так же, как и любые преследования за осуществление этой свободы.

Замечание: Сообщения военного характера могут быть опубликованы лишь при условии, что они предоставлены руководством центрального органа революционных повстанцев «Путь к свободе».

2. Предоставляя всем политическим партиям и организациям полную свободу пропагандировать свои идеи, армия повстанцев-махновцев пре­дупреждает все партии, что революционные повстанцы не допустят никакой попытки подготовки, организации и навязывания трудящимся массам политической власти, подобные действия не имеют ничего общего со свобо­дой мысли и пропагандой.

Екатеринослав, 5 ноября 1919 г.

РВС Армии повстанцев-махновцев.»****

Во всей русской революции эпоха махновщины на Украине оказалась единственной, когда трудящиеся массы обладали подлинной и полной свободой. Пока район оставался свободным, трудящиеся за­нятых махновцами городов и сел могли — впервые — говорить и делать все, что хотели и как хотели. И главное, у них наконец была возможность организовать жизнь и труд самостоятельно, по собственному усмотрению, в соответствии с их пониманием справедливости и истины.

За несколько недель, которые махновцы находились в Екатеринославе, там свободно выходили пять или шесть газет различных направлений: газета правых эсеров «Народовластие», левоэсеровская «Знамя восстания», большевистская «Звезда» и другие. Правда, права большевиков на свободу печати и объединений поначалу огра­ничивались изза того, что они сами повсюду лишали трудящиеся классы этих свобод, а также потому, что их организация в Екатеринославе приняла непосредственное участие в преступном вторжении в Гуляй-Польский район в июне 1919 года, и их по справедливости следовало бы сурово наказать. Но чтобы никоим образом не нару­шить сам принцип свободы слова и объединений, им не стали препятствовать и предоставили, как и остальным политическим течениям, все права, начертанные на знамени Социальной Революции.

Единственное ограничение, которое махновцы сочли нужным наложить на большевиков, эсеров и других государственников, был запрет создавать якобинские «революционные комитеты», которые стремились бы навязать народу свою диктатуру.

Последующие события показали, что эта мера являлась оправданной.

Как только махновские отряды захватили Александровск и Екатеринослав, освобожденные из застенков местные большевики поспешили организовать такие комитеты («ревкомы») с целью установить свою политическую власть и «управлять» народом. В Александровске члены ревкома дошли до того, что предложили Махно «разграничить сферы деятельности», то есть оставить последнему «военную власть», а комитету предоставить полную свободу действий и «всю политическую и гражданскую власть». Махно посоветовал им «заняться какимнибудь честным ремеслом» вместо того, чтобы пытаться навязать свою волю трудовому народу. Аналогичный случай имел место в Екатеринославе.

Такое поведение махновцев было правильным и совершенно логичным: именно потому, что они стремились обеспечить и защитить полную свободу слова, печати, организации и т. д., им необходимо было без колебаний принимать все меры против органов, желавших ограничить эту свободу, ликвидировать другие объединения и навязать свою волю и диктаторскую власть трудящимся массам.

Махновцы и не колебались. В Александровске Махно пригрозил арестовать и расстрелять всех членов «ревкома» за малейшую попытку такого рода действий. Так же было и в Екатеринославе. А когда в ноябре 1919 года командующего третьим повстанческим (махновским) полком коммуниста Полонского уличили в подобного рода деятельности, он вместе со своими сообщниками был расстрелян. (117)

Через месяц махновцам пришлось оставить Екатеринослав. Но у них хватило времени показать трудовому народу, что подлинную свободу могут обеспечивать лишь сами трудящиеся, и начинается она с возникновения анархического сознания и подлинного равноправия в их среде.

В Александровске и его окрестностях махновцы впервые закрепи­лись на более или менее длительное время.

Они сразу же предложили трудящимся принять участие в общего­родском собрании.

Собрание началось с подробного доклада махновцев о боевой обстановке. (118)

Затем трудящимся предложили самостоятельно организовать жизнь в освобожденном районе, то есть возродить свои организации, уничто­женные реакцией; возобновить, по возможности, работу на заводах и фабриках; организовать потребительскую кооперацию; срочно договориться с окрестными крестьянами и установить непосредственные и регулярные отношения между рабочими и крестьянскими организациями с целью товарного обмена и т. д.

Рабочие живо приветствовали все эти предложения. Но не спешили осуществлять их на практике, встревоженные их новизной и, главное, бли­зостью фронта. Они опасались скорого возвращения белых — или красных. Как всегда, позитивной работе мешала нестабильность положения.

Но на этом дело не закончилось.

Несколько дней спустя состоялось второе собрание. На нем оживленно обсуждался вопрос организации жизни в городе на основе принципов самоуправления трудящихся. В итоге было принято конкретное решение о первых шагах на этом пути.

Поступило предложение создать «Инициативную комиссию», со­стоящую из делегатов нескольких действующих профсоюзов. Собрание поручило ей разработать план ближайших дел.

Тогда несколько рабочих из профсоюзов железнодорожников и сапожников заявили, что готовы немедленно войти в эту «Инициативную комиссию», которая поможет создать рабочие организации, способные как можно быстрее наладить экономическую и общественную жизнь района.

Комиссия энергично взялась за дело. Вскоре железнодорожники наладили движение поездов; заработали несколько заводов; возникли новые профсоюзы и т. д.

Было решено, что до начала глубоких реформ средством обмена будут служить бумажные деньги различных выпусков. Но это не имело большого значения, так как уже давно население использовало иные средства обмена.

После рабочих собраний 20 октября 1919 года в Александровске состоялся районный Съезд трудящихся.(119)

Этот Съезд — явление совершенно исключительное как по своей организации, так и по результатам — заслуживает особого внимания.

Я был его активным участником и расскажу о нем подробно. Ибо именно подробности этого почина позитивной деятельности являются крайне познавательными и полезными для читателя.

Предложив созвать районный Съезд трудящихся, махновцы возложили на себя весьма деликатную задачу. Они хотели придать актив­ности трудового населения мощный импульс, что было необходимо, похвально и совершенно естественно. Но с другом стороны, им следовало ничего навязывать делегатам и народу, вести себя как диктаторы. Прежде всего, Съезд этот не должен был походить на те, которые созывали власти (выразители интересов политической партии или класса), где «делегатам» после подобия дискуссии следовало покорно одобрять заранее подготовленные резолюции под угрозой подавления любой возможной оппозиции — такие съезды являлись сплошным трюкачеством. Более того, махновцы хотели предложить Съезду ряд вопросов, которые касались самой Повстанческой армии. Судьба армии и всего дела зависела от того, какие решения примет Съезд. Но даже здесь махновцы стремились не оказывать никакого давления на делегатов.

Чтобы избежать всех подводных камней, было решено следующее:

1. Никакая «предвыборная кампания» — по выборам делегатов — не допускалась. Следовало лишь уведомить села, организации и пр., что им предстоит послать одного или нескольких своих представителей на Съезд трудящихся, созываемый в Александровске 20 октября 1919 года.

Таким образом население могло совершенно свободно давать мандаты своим делегатам.

2. При открытии Съезда представитель махновцев должен был разъяснить делегатам, что на этот раз Съезд созывается повстанцами, поскольку речь идет, главным образом, о проблемах Повстанческой армии; что одновременно Съезд, разумеется, будет решать и вопросы, касающиеся всего населения; что в обоих случаях дискуссии и решения будут совершенно свободны от всякого давления и делегатам никто не будет мешать; и, наконец, что Съезд этот будет считаться первым или чрезвычайным, а затем трудящиеся района смогут по своей инициативе созвать собственный Съезд, где будут решать только свои проблемы.

3. Сразу же после открытия Съезда делегатам надо будет избрать его Бюро и внести, по желанию, изменения в повестку дня, предложенную — но не навязанную — махновцами.

За два или три дня до Съезда со мной произошел любопытный случай. Однажды вечером ко мне пришел очень молодой человек. Он представился: товарищ Любим, член местного комитета Партии левых социалистов-революционеров. Мне сразу же бросилась в глаза его взволнованность. И действительно, он тотчас же, без предисловий, возбуж­денно заговорил о деле, которое привело его ко мне.

— Товарищ В..., — почти кричал он, шагая из угла в угол маленького гостиничного номера, который я занимал. — Простите меня за бесцеремонность. Нависла огромная опасность. Вы, конечно, о ней и не подозреваете. А не следует терять ни минуты. Разумеется, вы анар­хисты, значит, утописты и люди наивные. Но нельзя же быть наивными до глупости! Вы даже права не имеете этого делать, речь ведь идет не только о вас, но и о других людях, о судьбе всего дела.

Я признался ему, что ничего из его слов не понял.

— Ну, ну! — продолжил он, все больше кипятясь. — Вы созы­ваете Съезд крестьян и рабочих. Этот Съезд будет иметь огромное значение. Но ведете вы себя как большие дети! Что же вы делаете по своей невообразимой наивности? Посылаете повсюду бумажки с изве­щением, что Съезд «состоится». И все. Поразительное безумие! Ни разъяснений, ни пропаганды, ни предвыборной кампании, ни списка кандидатов, ничего, ничего! Умоляю вас, товарищ В..., раскройте глаза! В вашем положении надо хоть немного быть реалистом! Срочно сделайте что-нибудь, пока есть время. Пошлите агитаторов, предложите ваших кандидатов. Дайте и нам время провести кампанию. Ибо что вы скажете, если население — в основном, крестьяне — пришлет реакционных делегатов, которые потребуют созыва Учредилки или даже восстановле­ния самодержавия? Потому что контрреволюционеры постоянно обраба­тывают народ! А если большинство Съезда окажется контрреволюционным и будет его саботировать? Действуйте же, пока не стало слишком поздно! Отложите Съезд на короткое время и примите меры.

Я понял.

Член политической партии, Любим не мог рассуждать иначе.

— Послушайте, Любим, — сказал я, — если в нынешних усло­виях, в разгар народной революции и после всего, что произошло, трудящиеся массы пошлют на свой свободный Съезд контрреволюционеров и монархистов, тогда — понимаете? — тогда все дело моей жизни окажется глубочайшей ошибкой. Это будет крахом всего. И мне останется только одно: пустить себе пулю в лоб вот из этого револьвера, который лежит на моем столе.

— Я же серьезно говорю, — прервал он меня, — а вы бравируете»…

— Уверяю вас, товарищ Любим, что и я говорю совершенно серьезно. Мы будем действовать попрежнему. Если Съезд окажется контрреволюционным, я покончу с собой. Я не смогу пережить такого ужасного разочарования, Любим... И потом, учитывайте главное: это не я созываю Съезд, не я решаю, как он будет организован. Решение принимали все товарищи. Я ничего не могу изменить.

— Да, знаю. Но вы пользуетесь большим влиянием. Вы можете предложить. Вас послушают...

— Я ничего не хочу предлагать, Любим, потому что согласен с общим решением!...

Разговор окончился. Безутешный Любим удалился.

20 октября 1919 года более 200 делегатов — крестьян и рабочих — собрались в большом зале на Съезд.

Рядом с делегатами несколько мест было выделено для представителей правых социалистических партий — эсеров и меньшевиков — и левых эсеров. Все они участвовали в Съезде с совещательным голосом.

Среди левых эсеров я заметил товарища Любима.

В первый день меня поразил холодок и даже явное недоверие со стороны подавляющего большинства делегатов. Мы поняли, что они считают этот Съезд таким же, как все остальные. Они ожидали увидеть на возвышении людей с маузерами, которые заставят делегатов прого­лосовать за составленные заранее резолюции.

Зал застыл. И понадобилось некоторое время, чтобы он оттаял.

Мне было поручено открыть Съезд, и я дал делегатам соответствующие разъяснения и сообщил, что сначала им предстоит избрать Бюро, а затем обсудить повестку дня, предложенную махновцами.

И тут произошел первый инцидент.

Делегаты выразили пожелание, чтобы я председательствовал на Съезде. Я посовещался с товарищами и согласился. Но объявил делегатам, что моя роль ограничится исключительно техническим ведением Съезда, то есть соблюдением повестки дня, составлением списка выступающих, предоставлением им слова, наблюдением за ходом заседаний и т. д., а делегаты должны выступать и принимать решения совершенно свободно, не опасаясь никакого давления и маневров с моей стороны.

Тогда слова попросил один правый эсер. Он набросился с нападками на организаторов Съезда:

— Товарищи делегаты, — сказал он, — мы, социалисты, должны предупредить вас, что здесь разыгрывается гнусная комедия. Сказали, что вам ничего не будут навязывать; а тем временем очень ловко навязали председателя-анархиста. Эти люди будут и дальше вами управлять. Махно, пришедший несколько минут назад, чтобы пожелать Съезду успешной работы и извиниться за то, что вынужден отправиться на фронт, взял слово и сурово ответил выступавшему социалисту. Он напомнил делегатам, что они избирались совершенно свободно; обвинил социалистов в том, что они неизменно защищают буржуазию, посоветовал их представителям не мешать работе Съезда своими политическими выступлениями и завершил свою речь, обратившись к ним:

— Вы не делегаты. Так что если Съезд вам не нравится, можете его покинуть.

Никто не возразил. Тогда социалисты — пять или шесть чело­век — желая выразить решительный протест против такого «выдворения», демонстративно покинули зал. (120) Никто не пожалел об их уходе. Напротив, аудитория, как мне показалось, была этим довольна и немного «сплотилась».

С места встал какой-то делегат.

— Товарищи, — сказал он, — прежде чем перейти к повестке дня, я хочу предложить вам вопрос, который, на мой взгляд, имеет огромную важность. Только что здесь было произнесено слово буржуазия. Естественно, против «буржуазии» метали громы и молнии, как если бы знали, что это на самом деле такое, и всех этим согласились. Но мне кажется, это большая ошибка. Слово «буржуазия» совершенно непонятно. И я считаю, что по причине важности этого вопроса прежде, чем приступить к работе, нам следовало бы уточнить понятие буржуазии и определить, что мы о ней думаем.

Несмотря на ловкость оратора — я сразу понял, что, хотя и одетый простым крестьянином, он таковым не являлся, — его выступление ясно показало, что перед нами защитник буржуазии, в намерения которого входит «прозондировать» Съезд и внести смуту в его работу, а также, по возможности, в настрой делегатов. Он, несомненно, рассчитывал, что многие из присутствующих — сознательно или по наивности — его поддержат.

Если бы его план удался, Съезд грозил бы принять странный и комичный оборот, и нормальный ход работы был бы нарушен.

Момент был тревожный. В мои задачи не входило, как я сам только что объяснил делегатам, навязывать свою волю, и я не имел права под какимнибудь удобным предлогом снять злополучное предложение делегата. Съезд — остальные делегаты — должны были выска­зываться совершенно свободно. Мы пока не имели ни малейшего представления об их настроениях. Это были люди неизвестные и явно нам не доверяющие. Решив предоставить делу идти своим чередом, я задавался вопросом, что из этого выйдет. И вспоминал слова Любима.

Все эти мысли мгновенно промелькнули в моей голове. Делегат закончил свое выступление и сел. Зал — я ясно увидел это — слегка оторопел. Затем одновременно — как будто заранее сговорившись — делегаты закричали со всех сторон:

— Эй, там! Что за птица этот делегат? Откуда он? Кто его прислал? Если он до сих пор не знает, что такое буржуазия, значит, кто-то пошутил, прислав такого делегата! Скажика, мил человек, ты так и не понял, что значит буржуазия? Да, старина, дубовая у тебя голова! Ну, раз ты не знаешь, что значит буржуазия, возвращайсяка обратно и узнай. Или помолчи уж и не выставляй нас дураками.

— Товарищи, — крикнули несколько делегатов, — вы согласны, что надо положить конец всем попыткам помешать работе нашего Съез­да? У нас много дел, и нечего тут мудрить. Надо решить конкретные, важные для района вопросы. Вот уже битый час мы топчемся на месте и валяем дурака вместо того, чтобы работать. Это уже похоже на саботаж. За дело! Хватить дурить!

— Да, да! Хватить ломать комедию! За дело! — закричали со всех сторон.

Пробуржуазный делегат проглотил все это, не сказав ни слова. (Он так и промолчал весь Съезд, который продлился почти неделю. И всю неделю держался в стороне от остальных делегатов.)

В то время как делегаты бранили своего незадачливого коллегу, я взглянул на Любима. Он показался мне удивленным, но довольным.

Однако инциденты на этом не завершились.

Едва гроза миновала, не кто иной, как Любим поднялся на возвышение.

Я дал ему слово.

— Товарищи, — начал он, — простите, что вмешиваюсь. Но мое выступление будет кратким. Я говорю от имени местного комитета Партии левых социалистов-революционеров. На этот раз речь идет о деле действительно важном. Судя по тому, что заявил наш председатель, това­рищ В..., он не может эффективно вести заседания. И правда, вы же понимаете, на самом деле он ведет себя не как председатель Съезда. Товарищи, мы, левые эсеры, считаем, что это совершенно неправильно. Это означает, что ваш Съезд, так сказать, не будет иметь головы. Он должен будет работать без головы, то есть без руководства. А вы видели, товарищи, живой организм без головы? Нет, товарищи, это невозможно, это будет беспорядок, хаос. Впрочем, вы же видите — порядка уже и так нет. Такая работа не принесёт ни пользы, ни результатов, и сомневаться нечего. Съезду нужна голова, товарищи! Вам необходим настоящий председатель, настоящая голова.

Хотя Любим произнес свою диатрибу тоном скорее трагическим и жалобным, его выступление с постоянным повторение слова «голова» вызвало смех. Но поскольку я не знал, поддержат ли мою манеру вести Съезд, я спросил делегатов, согласны ли они по существу с мыслью Любима.

— Ох, нет! — послышалось со всех сторон. — Довольно с нас этих голов! Все головы и головы. Хватит! Попробуем хоть раз без них обойтись. Попробуем работать свободно. Товарищ В... объяснил нам, что поможет Съезду технически. И этого уже достаточно! А наше дело соблюдать дисциплину, хорошо работать и быть начеку. Не нужны нам эти «головы», которые управляют нами как куклами и называют это «работой и дисциплиной».

Товарищу Любиму осталось только сесть на место.

Это был последний инцидент. Я зачитал повестку дня, и Съезд начал работу.

П. Аршинов совершенно справедливо утверждал, что по дисциплине, порядку в работе, необычайному воодушевлению, охватившему всех делегатов, по серьезному и сосредоточенному настрою, по важности решений и достигнутых результатов этот Съезд не знал себе равных.

Работа шла согласованно и в полном порядке, с замечательным пылом, единодушием и в товарищеской атмосфере. На третий день последний «холодок» исчез. Делегаты глубоко прониклись предоставленной им свободой и важностью стоявшей перед ними задачи. И целиком посвятили себя ее решению. Они убедились, что работают самостоятельно ради своего дела.

Не было ни длинных речей, ни трескучих резолюций. Работа носила практический, конкретный характер.

Когда речь заходила о сложной проблеме, требующей общих пояснений, или когда делегаты сами требовали разъяснений, прежде чем перейти к делу, они просили предоставить им содержательный доклад по теме. Ктонибудь из наших — я или другой сведущий товарищ — выступал с отчетом. После недолгой дискуссии делегаты переходили к принятию окончательного решения. Обыкновенно, согласившись с основными принципами, они создавали комиссию, которая после тщательной разработки предлагала практическое решение, а не громоздила гладкие резолюции.

Некоторые, исключительно практические и сиюминутные, но представлявшие важность для жизни района или для защиты его свободы вопросы ожесточенно обсуждались и детально прорабатывались комиссиями и делегатами.

В качестве «технического председателя», как меня назвали, я лишь наблюдал за порядком обсуждения вопросов, оглашением результатов работы, советовал выбрать тот или иной метод решения задач.

Самое главное, что Съезд действовал на основе принципов полной свободы. Не ощущалось никакого влияния сверху, никакого принуждения.

Идея свободных Советов, реально работающих на благо трудового народа; прямые связи между крестьянами и городскими рабочими, основанные на взаимном обмене продуктами труда; представления о свободном и равноправном общественном устройстве в городе и на селе: все эти вопросы серьезно рассматривались самими делегатами с помощью и при бескорыстном содействии образованных товарищей.

В числе прочих Съезд решил ряд проблем Повстанческой армии, ее организации и усиления.

Было решено, что все мужское население до 48 лет включительно будет служить в этой армии. В соответствии с духом Съезда, мобилизация должна быть добровольной, но по возможности всеобщей и массовой, учитывая крайне опасное и нестабильное положение в районе.

Съезд также постановил, что снабжение армии будет осуществляться добровольно самими крестьянами — их вклад прибавится к военным трофеям и реквизициям богачей. Был детально установлен конкретный размер вклада в зависимости от достатка каждой семьи.

Что же касается чисто «политических» вопросов, Съезд постановил, что трудящиеся будут повсюду обходиться без какой бы то ни было «власти», организуют свою хозяйственную, административную, общественную жизнь самостоятельно, своими силами и средствами через собственные низовые организации на федералистской основе.

«Последние дни съезд принял характер красивой поэмы. Деловые резолюции чередовались с энтузиазмом настроения. Все были одухотворе­ны верой в свои силы, в мощь революции... Настоящая свобода, какую немногим приходилось чувствовать, реяла в зале съезда. Каждый видел перед собою и сознавал действительно великое дело, на которое стоит от­дать силы и за которое не жаль умереть. Крестьяне, среди которых много было пожилых и стариков, говорили, что это — первый съезд, где они чувствуют себя не только свободными, но и братьями в отношении друг к другу, и что они никогда не забудут его. Да и вряд ли кто из участников забудет его. У многих, если не у всех, съезд этот остался в памяти как красивая греза жизни, когда великая свобода сблизила людей, дала им возможность жить одним сердцем, одной любовью.

[…]

Разъезжаясь, крестьяне усиленно подчеркивали необходимость и важность выполнить постановления съезда. Резолюции последнего были взяты разъезжавшимися делегатами и распространены по селам и деревням. Несомненно, через три-четыре недели сказались бы на местах реальные результаты съезда, а следующий съезд крестьян и рабочих привлек бы к работе большие массы трудящихся. Но свободу последних вечно сторожит их злой враг — власть. Не успели делегаты съезда разъехаться по своим местам, как многие из этих мест были заняты деникинцами, в большом количестве переброшенными с северного фронта. Правда, захват этот был кратковременным, представлявшим собой последние судороги врага, но он в самый дорогой момент приостановил творческую работу крестьян на местах. А ввиду того, что с севера уже надвигалась другая власть — большевизм, также непримиримо относившийся к свободе масс, — этот захват принес громадный вред делу трудящихся: после первого районного съезда не только не удалось созвать следующие съезды, но не пришлось проводить в жизнь даже постановлений первого съезда.»

Не могу обойти молчанием некоторые эпизоды, отметившие последний день Съезда.

В самом конце работы, за несколько минут до закрытия, когда я объявил классическое «Разное», несколько делегатов достойно выполни­ли деликатную задачу, лишний раз подтвердив полную независимость Съезда, вызванный им энтузиазм и нравственное влияние, которое он обрел за время своей работы. Поднялся один делегат.

— Товарищи, — сказал он, — прежде чем закончить нашу работу и расстаться, несколько делегатов решили сообщить Съезду о печальных и достойных сожаления фактах, на которые, как мы считаем, вам следует обратить внимание. До нас дошли слухи, что о раненых и больных повстанцах очень плохо заботятся, не хватает лекарств и т. д. Чтобы во всем убедиться самим, мы посетили госпиталя и другие места, где раз [...]

Return to НЕИЗВЕСТНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

On to Наступление Врангеля и его разгром.