Морское Гуляйполе

Вячеслав Азаров

Как писали целые поколения советских историков, в начале марта 1921 г. молодую Советскую республику потрясло сообщение о контрреволюционном мятеже в самом сердце революции - Кронштадте. За более чем 80 лет, отделяющие нас от Кронштадтского восстания, исследователи высказали десятки версий его причин от заговора белогвардейщины и происков иностранных спецслужб до голодного бунта и очистки коммунизма от злоупотреблений. Некоторые версии были быстро забыты, как не соответствовавшие идеологической целесообразности советской историографии. Среди них и та, к которой склоняюсь я. Возникшая у первого исследователя восстания А. Пухова, она долгие годы оставалась неизвестной широкой общественности, да и после повторялась лишь в специальных монографиях.

Южный призыв

Глубинные причины Кронштадтского восстания становятся более понятны, и сам мятеж получает совсем другой внутренний смысл, если обратиться к крупнейшему советскому специалисту по истории анархизма С. Каневу. В своей капитальной работе "Октябрьская революция и крах анархизма" он утверждал следующее. "Среди 25 тыс. кронштадтских матросов свыше 10 тыс. были призывники с Украины, и в основном из районов, в которых действовали банды Махно. Они принесли в матросскую среду дух недовольства середняка продовольственной разверсткой. Эти крестьянские парни, многие из которых побывали в анархистующих отрядах, были соответствующим образом настроены, заражены махновскими идеями".[1]

Эта важная для понимания кронштадтских событий информация подтверждается и из других источников. Например, участник подавления восстания С. Урицкий с большевистской ненавистью сообщает: "Подонки Петроградского порта, недоучившиеся гимназисты и реалисты, пленные махновцы и деникинцы - вот кто в большом количестве заполнил красноармейские и краснофлотские части Кронштадта и находившиеся в нем суда".[2] А начальник политотдела Южного укрепрайона (Финский залив) И. Сергеев вспоминал, что "кронштадтские матросы в этот период на 80 % состояли из крестьян, недовольных продразверсткой".[3]

Причину такого положения первым исследовал упомянутый выше А. Пухов. Весь 1920 г. особенно сильно ощущалась нехватка личного состава, которая на кораблях Балтфлота доходила до 60%! И только в конце 1920 г. флот получил крупное пополнение, на 80 % состоявшее из крестьян. Но что это были за крестьяне? В отличие от обычных мобилизаций на Балтфлот, проводившихся в северо-западных губерниях, это пополнение "состояла из мобилизованных жителей юга России и частично казачества Кубанской области".[4] Уточним, что в данном случае Пухов называет "югом России" Украину и в дальнейшем неоднократно подтверждает, что пополнение состояло из украинцев.

"Прибыв во флот преимущественно из районов пораженных в гражданскую войну бандитизмом, из районов, где орудовали банды различных батек: Махно, Струка, Маруси, Ангела, Григорьева... молодые моряки принесли с собой те анархо-бандитские настроения".[5] Заметим, что термином "анархо-бандитизм" большевики именовали в первую очередь именно махновщину. И тут же Пухов уточняет, что большой процент из новобранцев составляли "активные участники партизанских и бандитских движений на юге в 1918-20 гг.". Всех новобранцев-украинцев старослужащие прямо называли "махновцами". Из них были сформированы 4 "учебки" - "отряда молодых моряков", после которых новобранцы распределялись на корабли и в части укрепрайонов Финского залива.

Известны даже районы набора по 4-му отряду молодых моряков. Так его 1-я рота на 70 % состояла из уроженцев Одесской, Подольской и Волынской губерний, 3-я и 4-я роты, - на 90 % из мобилизованных в Киевской, Черниговской и Полтавской губерниях, а 5-я рота состояла "почти целиком из дезертиров Балтского уезда Одещины".[6] Примерно такой же состав был и в остальных учебках. Кроме того, 1-й отряд характеризовался большой насыщенностью кубанскими казаками. Пухов прямо указывал, что новое пополнение сильно изменило состав флота, его политические настроения. Однако настроения эти менялись и до последнего пополнения конца 1920 г.

Так, согласно сводке Политотдела Балтфлота еще от 20 июля 1919 г., "на корабль ("Андрей Первозванный") было прислано через штаб до 150 тов. моряков, среди которых имеются с григорьевского отряда и Махно".[7] Думаем, это был не единичный случай. Кроме того, линкор "Андрей Первозванный" к началу восстания стоял у кронштадтских причалов на подготовке к консервации.[8] Причем массовых демобилизаций с Балтфлота еще не было. То есть налицо еще одно свидетельство нахождения бывших махновцев в рядах восставших. Так что традиция проникновения махновцев на Балтику была на момент восстания прочной и молодые махновцы встретились там со старыми.

Отпуск на родину

Кроме того, факты из биографии самого главы мятежного кронштадтского Ревкома С. Петриченко подтверждают эту линию. По последним данным, родом он был из Калужской губернии, но еще в раннем детстве переехал с семьей в Запорожье, там учился, работал металлистом и оттуда в 1913 г. был призван на Балтфлот. Правда, сам автор материала Д. Прохоров, в духе Новой России рисует Петриченко "честным русским моряком", который "никогда махновцем не был", а самих восставших изображает выступающими за "равноправие всех политических партий".[9] Но новая политическая мода не должна сбивать нас с толка. Информация же о месте жительства Петриченко в Запорожье многое объясняет.

Во-первых, Александровск (Запорожье) находился практически в центре махновского Вольного района, неоднократно побывал в руках махновцев и имел сильную подпольную махновскую организацию. Во-вторых, согласно исследованию того же Пухова, в апреле 1920 г. Петриченко получил кратковременный отпуск на родину, но задержался там на 3-4 месяца и вернулся только в сентябре - октябре. Причем, по возвращении на свой линкор "Петропавловск" он, "в разговорах с товарищами симпатизировал батьке Махно, считая его вождем украинского крестьянства".[10] Хронологически только к периоду этого отпуска можно привязать информацию украинского историка В. Чопа о том, что "Петриченко в своё время числился членом Гуляйпольского Союза Анархистов".[11] А резюмировать все выше сказанное можно заключением Пухова о том, что Петриченко "возглавлял в Кронштадте в период мятежа так называемую анархо-бандитскую группировку, смыкавшуюся с другой группировкой - офицерской".[12] При том, что, как я упоминал "анархо-бандитами" называли именно махновцев.

Наконец, и распространенное мнение о том, что махновцы узнали о кронштадтском восстании после его подавления, оказывается неверным. Так, советский историк Ю. Щетинов называет пропагандой информацию № 1 Известий временного ревкома восставших "о скорой помощи Кронштадту от бандитских отрядов Махно и эсера Антонова".[13] Да и исследователь махновщины В. Голованов со ссылкой на В. Волковинского пишет, что штабная группа махновцев радировала приветствие восставшему Кронштадту лишь 7 апреля и "Махно не знал, что Кронштадт уже не только мертв, но и остыл".[14] Однако, по последнему исследованию С. Семанова, не в апреле, а "Уже 7 марта в Бухаресте было принято сообщение от полевой радиостанции махновцев… "Приближается час соединения свободных казаков с кронштадтскими героями против ненавистного правительства тиранов".[15] Причем, махновцы были услышаны Кронштадтом, радиостанция которого передала примерно тот же текст.

Продовольственный террор

Украинские предпосылки Кронштадтского восстания выглядят следующим образом. Зимой 1919-20 гг. деникинцы отступали через Украину на юг и отбирали остатки продовольствия, урожая 1919 г., не изъятые тыловой заготовкой белых. Но в районах южного Правобережья, и части Левобережья, контролируемой Повстанческой армией Махно, крестьяне избежали этого грабежа. Исключительно из-за подрыва махновцами деникинского тыла, красные смогла отстоять Москву и, преследуя Добровольческую армию, заняли Украину. Здесь большевики предательски добили, измотанную боями с деникинцами и измученную эпидемией тифа, Повстармию и снова, как в 1919 г. взялись за анархически настроенное южноукраинское крестьянство. По словам советского исследователя Ю. Терещенко, "Продовольственная политика Советской власти на Украине в 1920 г. характеризовалась усилением мер "военного коммунизма".[16]

На практике это означало следующее. По декрету о продразверстке на 1920 г. "излишки" изымались лишь в "кулацких" хозяйствах свыше 3-х десятин. Но, если промежуточные нормы разверстки вовремя не выполнялись, то хлеб отбирался у всех подряд.[17] Из 158 млн. пудов разверстки на всю Украину, например, на махновские районы Екатеринославской и Херсонской губерний приходилось соответственно 37,9 и 47,16 млн. пудов! Для выполнения этих планов на октябрь 1920 г. в республике действовало 199 продотрядов, - 5300 продармейцев.[18] Это не считая повсеместного привлечения к продразверстке аппарата ЧК, тыловых частей и комитетов незаможных селян. Чтобы накормить свои войска и разоренные прошлогодним деникинским походом губернии России, большевики вели безжалостную конфискацию продовольствия. Её пик пришелся на конец лета - начало осени 1920 г. Можно себе представить сопротивление села, если при всех этих мерах продразверстка 1920 г. была выполнена лишь на 40%!

Пока у крестьянина был сбыт хлеба, любая продразверстка и госмонополия были обречены на провал. Поэтому сразу после окончательного разгрома деникинщины, 11.01.1920 г. выходит декрет Всеукрревкома о полном запрете свободной торговли хлебом. Ответом на это стал стихийный товарообмен между городом и селом, получивший в советской терминологии название "спекулятивное мешочничество". Крестьяне и рабочие ехали соответственно в город и село для индивидуального обмена продуктов своего труда на промышленные изделия (топливо) и хлеб. Поэтому декретом Совнаркома УССР от 05.06.1920 г. для борьбы с мешочничеством были созданы заградительные отряды. До конца года они реквизировали ок. 400 тыс. пудов продовольствия.[19]

Тогда же, в ответ на продовольственный террор против крестьянства, махновцы открыли ответный "черный террор". Повстанцы повреждали железнодорожные пути, затрудняя вывоз хлеба, захватывали эшелоны. Если рядовой состав захваченных ими в плен войсковых частей обычно отпускался, то продотряды зачастую уничтожались полностью. В занятых населенных пунктах повстанцы громили все советские учреждения. Но, в первую очередь, расправе подвергались система Наркомпрода, местные продорганы. Обычно махновцы возвращали крестьянам конфискованные продукты, как это было в г. Зенькове (Полтавская губ.).[20] Одной из главных задач глубоких рейдов Повстармии лета 1920 г. было уничтожение аппарата продовольственного террора.

Крестьянский флот

После заключения 3-го советско-махновского соглашения осени 1920 г. и начала совместного наступления на Врангеля, положение несколько смягчилось. Однако, после взятия Крыма большевики использовали свою традиционную схему. Так в декабре 1919 г. красное командование приказало истощенной Повстармии следовать на польский фронт. Этим оно хотело оторвать повстанцев от их баз снабжения и поддержки населения, а в чужой среде и окружении красных войск собиралось быстро истребить "махновский дух" посредством особых отделов. По той же схеме, сразу после разгрома Врангеля, в конце ноября 1920 г. Фрунзе приказал Повстармии выдвигаться на кавказский фронт. И в обоих случаях отказ махновцев "выполнить приказ" был объявлен изменой.

Так же и мобилизованных осенью 1920 г. южноукраинских крестьян, которые, по выражению С. Канева "побывали в анархистующих отрядах", отправили в экипажи и береговые части Балтфлота. Эта кузница кадров большевистской революции, ее главный оплот в Октябрьском перевороте, казалась глубоким тылом, который легко перекует буйных махновцев. Однако, как раз в то время Политуправление Балтфлота (Пубалт) совершенно забросило работу в войсках. Кроме того, большевистский режим еще не ввел тотальной проверки переписки военослужащих с домом. Что могли прочесть бывшие махновцы в этих письмах?

После разрыва Соглашения и предательского нападения войск Южфронта на Повстармию, разбить ее не удалось. Неуловимые махновские отряды били превосходящие силы красных как хотели. Тогда была выдвинута идея военной оккупации Вольного района: наводнения его огромным количеством войск. И, естественно, кормились эти войска не со стороны, а отбирали последние крохи у родственников тех же новобранцев-краснофлотцев. Письма с юга создавали чрезмерное эмоциональное напряжение на Балтфлоте. Вероятно, к концу зимы в полностью ограбленных южноукраинских селах начался настоящий голод. Только одно это делало Кронштадтское восстание практически неизбежным.

Кроме того, как и новобранцы с юга, старослужащие Кронштадта и кораблей тоже были из крестьян, только в основном северо-западных губерний. Ввиду возникшего напряжения с демобилизацией и, не имея возможности быстро подготовить большое количество корабельных специалистов, командование Балтфлота сделало еще одну ошибку. Чтобы снять напряжение, оно начало отпускать старослужащих краснофлотцев в отпуска на родину. А там, естественно, последние еще больше проникались мятежными настроениями. Как свидетельствует Семанов, изучавший недавно рассекреченные архивы, подавляющее большинство жалоб матросов в политотдел Балтфлота касается именно положения на родине, продразверстки и произвола провинциальных властей.[21] А тут еще начались волнения в соседнем Петрограде.

Волнения в Питере

Зима 1920-21 гг. характеризовалась сильнейшим топливным и транспортным кризисом. Хлеб и уголь с юга не подвозили, а зима была суровая. Рабочим постоянно урезался паек, а, спасаясь от холода, они разбирали деревянные дома города, что приняло угрожающие масштабы. Кроме того, рабочие "своей" рабоче-крестьянской властью уже были лишены не только права на забастовку, но даже возможности добровольного увольнения с предприятия. Пролетариат стал крепостными своих заводов. Сюда же прибавились принудительные трудовые мобилизации и трудармейцы, военнослужащие, использовавшиеся на "хозяйственном фронте". Две последние категории содержались на казарменном положении. Положение рабочих было настолько отчаянным, что, несмотря на все запреты режима, на крупнейших питерских заводах начались митинги и забастовки.

Бастовали Балтийский и Трубочный заводы, "Арсенал" и Обуховский, завод Розенкранца и десяток более мелких предприятий. Одни из главных требований стихийных митингов, - упразднение заградотрядов, отбирающих продукты у возвращавшихся из сел рабочих и разрешение свободной торговли. Лишь кое-где эти экономические лозунги обретали политическое продолжение: демократизация Советов, созыв Учредительного собрания и др. Это показывает реальный ход событий. Сначала спонтанное движение рабочих требовало только экономических свобод. И лишь впоследствии, когда в их среде началась агитация меньшевиков, эсеров и анархистов, экономика обрела свое политическое продолжение.

Более ярко и подробно положение питерских рабочих и волнения февраля 1921 г. описаны в последней работе С. Семанова. Я же ограничусь приведенной автором емкой цитатой из частного письма, датированного 1 марта 1921 г., - днем начала Кронштадтского восстания. "Новости у нас в Кронштадте и Петрограде каждый день бунты, потому что городским жителям дают по полфунта хлеба в сутки на душу и им не хватает, а за деньги купить нельзя, а милиция разгоняет, чтобы не было вольной торговли; так городские жители убили 4-х милиционеров, а теперь идут такие бунты, что и небу жарко, не знаю, что будет дальше. Матросы бунтуют. Хотят, чтобы была вольная торговля и так что весной начнутся бои против коммунистов, потому что здесь все матросы и красноармейцы не хотят коммуны и кричат "долой коммуну и дайте нам вольную жизнь".[22]

Представляется, что из всех забастовочных волнений в Петрограде зимы 1920-21 гг. наиболее ярко показывает вызревание Кронштадтского восстания демонстрация 24 февраля. Рабочие оборонных предприятий Трубочного и Балтийского судостроительного заводов при поддержке работниц табачной фабрики Леферма в количестве 2,5 - 3 тыс. человек вышли на улицы Васильевского острова. А 300 - 400 демонстрантов, среди которых уже были матросы и солдаты, направились к Дерябинским казармам, где размещалась гауптвахта Петроградской морской базы. Демонстранты быстро разоружили охрану казарм и освободили часть заключенных. Реакция властей последовала незамедлительно: на Васильевский остров были направлены курсантские части, которые разогнали демонстрацию.

И это было еще одной приметой неизбежности восстания. "Офицерские" части красных курсантов были наиболее верными войсками большевистского режима, которые в Южной Украине использовались для особых карательных операций. В частности, в тех случаях, когда сомнительность правомочности таких операций деморализовала обычные войсковые части. Так бригада петроградских курсантов участвовала в предательском захвате и расстреле командования Крымской группы махновцев в ноябре 1920 г. и в карательной операции в с. Андреевка после прорыва оттуда повстанцев в декабре того же года. Разгон василеостровской демонстрации силами курсантов значил, что мятежные настроения уже охватили части Петроградской морской базы и большевики не могли доверять ни одной из них. В тот же день 24 февраля решением Исполкома Петросовета в городе было введено военное положение.

Примечания

1. Канев С.Н. Октябрьская революция и крах анархизма. М. 1974., с.354-355
2. Урицкий С.П. Красный Кронштадт во власти врагов революции // Крах контрреволюционной авантюры. Л. 1978., с. 47
3. Сергеев И.С. Из записок политработника // Крах контрреволюционной авантюры. Л. 1978., с. 162
4. Пухов А.С. Кронштадт и Балтийский флот перед мятежом 1921 г. // Красная летопись № 6, 1930 г., с. 158
5. Пухов 1930., с. 160
6. Пухов 1930., с. 159-160
7. Кузьмин М.В. Кронштадтский мятеж. Л. 1931., с. 19
8. Семанов С.Н. Кронштадтский мятеж. М. 2003., с. 70
9. Прохоров Д. Трагедия кронштадтского "мятежника" // Совершенно секретно - версия в Питере. № 8, 03.03.2003 // http://konkretno.ru/versia.php?article=846  
10. Пухов А.С. Кронштадт во власти контрреволюции // Красная летопись № 1, 1931 г., с. 41
11. Чоп В.Н. Нестор Махно. Зап. 1998., с. 60
12. Пухов 1931., с. 42
13. Щетинов Ю.А. Сорванный заговор. М. 1978., с. 61
14. Голованов В. Тачанки с юга. М.-Зап. 1997., с. 413
15. Семанов 2003., с. 209
16. Терещенко Ю.И. Великий Октябрь и становление социалистической экономики на Украине. К. 1986., с. 166
17. Кульчицький С.В. УСРР в добу "военного коммунізму" (1917-20 рр.). К. 1994., с. 100
18. Терещенко, с. 171
19. Терещенко, с. 191
20. Телицин В. Нестор Махно. М. 1998., с. 322
21. Семанов 2003., с. 76-77
22. Семанов 2003., с. 113

Source: Author

Return to The Nestor Makhno Archive